Куизль развернулся и зашагал к башне. Оставалось только надеяться, что его выпустят прежде, чем сестра предстанет перед Творцом.

Не успели за палачом захлопнуть дверь, как снаружи в мостовую ударились первые дождевые капли. В скором времени дождь полил с такой силой, что люди перед воротами накрылись плащами и попрятались в ближайших сараях. По крышам застучали градины величиной с голубиное яйцо, и крестьяне, не успевшие вовремя убрать урожай, бранили собственную нерасторопность. За эту неделю непогода разбушевалась уже в третий раз, люди в домах жались друг к дружке перед распятиями и молились. Жители окрестных деревень усматривали в наводнениях праведный гнев божий: так Господь карал проклятых горожан за их распутство! Роскошные одеяния, продажные женщины, гордыня и жилища до небес… Не это ли погубило Содом и Гоморру? А в январе к началу Рейхстага явятся самодовольные вельможи, погрязнут в пьянстве и разврате и вместо мессы будут распевать гимны собственной власти. Притом что судьбу империи вершить подвластно одному лишь Господу!

В башню над воротами ударила молния, и громыхнуло так, что испуганно заплакали дети в другом конце города. На краткий миг вспышка озарила сгорбленного человека. Дождь и град хлестали его по лицу, но он упрямо пробирался от ворот Святого Якоба к центру города. В такую погоду никто больше не решался выглядывать на улицу, но мужчина должен был доставить послание.

Шрам на лице нестерпимо болел, как это часто бывало, когда менялась погода. Палач едва не ускользнул от него, но мужчина знал, что враг его пройдет через ворота Святого Якоба. Других способов войти в город с запада не было. Поэтому от пристаней он опрометью бросился к воротам, чтобы предупредить стражников. Золото сделало свое дело: теперь им хватит времени, чтобы привести свой план в действие.

Месть… Сколько лет они вдвоем ждали этого!

Человек оскалился, и шрам на лице начал нервно подергиваться.

2

Шонгау, 12 августа 1662 года от Рождества Христова

Летний зной зловонным покрывалом навис над Шонгау.

Магдалена мчалась по заросшей тропинке, тянущейся от Кожевенной улицы к Леху, так что платье развевалось на бегу. Мать освободила ее на сегодня от домашних обязанностей, строгий отец был очень далеко, поэтому девушка бежала по прохладным тенистым лужайкам и радовалась, что смогла наконец вырваться из городской духоты и зловония.

Магдалене не терпелось искупаться в реке: от спутанных волос до сих пор несло запахами навоза, мочи и помоев. Все утро и до полудня они с матерью сгребали лопатами городские нечистоты и сваливали в повозку, им помогали даже девятилетние близнецы Георг и Барбара. Работа давалась тяжелее, чем обычно, так как отец Магдалены несколько дней назад уехал в Регенсбург. Палач и его семья обязаны были поддерживать чистоту на улицах Шонгау и убирать нечистоты и трупы животных. Каждую неделю в проулках и на пересечениях улиц скапливались целые горы помоев, которые жарким летом буквально запревали. По ним сновали крысы с лысыми хвостами и злобно таращили на прохожих глазки-бусинки.

По крайней мере, вечер оставался в распоряжении Магдалены.

Уже через пару минут дочь палача добралась до берега Леха. Она свернула налево и обошла стороной пристань, возле которой даже в это время стояло с полдюжины пришвартованных плотов.