Под недоверчивыми взглядами солдат Якоб поднялся по стоптанным ступеням. Секретарь уже скрылся в своем темном кабинете. Палачу пришлось пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь. Он оказался в почти пустой комнате без окон, освещенной лишь несколькими свечами в стенных нишах. На столе посреди комнаты грудились книги и пергаменты. Лехнер занял свое место и показал Куизлю на низкую табуретку.

Палач задумался, сколько раз ему уже приходилось сидеть на этом табурете. Будучи судебным секретарем, Лехнер представлял в Шонгау курфюрста, в особенности когда дело касалось уголовного суда. Зачастую именно в этом кабинете Куизль получал от Лехнера распоряжения по методам пытки и уровням допроса.

«Я выполняю всю грязную работу, а он все заносит в протокол, – подумал Якоб. – Справедливости ради их бы кровью подписывать…»

– Как-то скверно все получилось вчера у тебя с Рансмайером, – сразу перешел к делу секретарь.

– Рансмайер домогался… – начал Куизль, но Лехнер отмахнулся:

– Не надо рассказывать мне про Рансмайера, я сам знаю, что он кобель. Но при этом он еще и наш доктор и, кроме того, уважаемый человек. В отличие от тебя, – добавил он, пожав плечами, и молитвенно сложил руки. – Палач без рода и без чести бросается на доктора!.. Скажи, будь ты на моем месте, как бы ты поступил?

– Для начала назначил бы расследование.

– Без свидетелей? Показания палача и его дочери против заявлений ученого доктора? – Лехнер покачал головой. – Малый совет этого не допустит.

Якоб тихо заскрежетал зубами. Наверное, Лехнер был, как всегда, прав. В Малом совете Шонгау заседали шестеро советников, которые вершили судьбу города, среди них трое подчиненных бургомистров и первый бургомистр Маттеус Бюхнер, человек крайне честолюбивый. Все были урожденными патрициями, для которых положение имело большое значение.

«И почти все они в пациентах у Рансмайера, – подумал палач. – Ворон ворону глаз не выклюет».

– С другой стороны, ты мне нужен, палач, – продолжил Лехнер уже не так строго. – Ты умен, ты опытен. А главное, я не знаю, кто занял бы твое место. Но своим пьянством, своей спесью и вспыльчивостью ты сам себе отравляешь жизнь.

– Если вы приглашали на проповедь, то у меня дел полно, – проворчал Куизль.

Лехнер вскинул руку:

– Имей терпение. Я уже нашел решение, такое, чтобы никто не остался внакладе. – Он склонился над документами и принялся их перебирать. – Чтобы успокоить людей и оградить тебя от мести Рансмайера, нам придется отослать тебя на какое-то время.

Куизль даже не моргнул, но внутри у него все закипело.

– Хотите вышвырнуть меня из города? – спросил он тихо.

– Я бы назвал это как-нибудь иначе. – Лехнер только теперь оторвал взгляд от документов и испытующе посмотрел на палача: – Ты будешь сопровождать меня в небольшой поездке. Мы отправляемся в Обераммергау.

– В… Обераммергау? – Якоб в недоумении взглянул на секретаря. – Уж не на «Страсти ли Христовы»?

Лехнер прыснул со смеху, что Куизлю показалось весьма необычным.

– Нет, к сожалению, на это у меня нет времени, – ответил секретарь. – Но мне сообщили, что в Обераммергау произошло ужасное убийство. Человека распяли посреди кладбища. У них уже есть подозреваемый. День или два пыток, и он признается.

– Я отправлюсь палачом в Обераммергау? – переспросил Куизль. – Но разве суд в Мурнау…

– Судья Мурнау, Франц Станислав Греспек, умер в прошлом году, – прервал его Лехнер.