– Чепуха! Монах не станет драться. Да и с какой стати… – Йоханнес запнулся и упрямо помотал мясистой головой. – Конечно, у нас тут всякий сброд ошивается, но славный Келестин всего-навсего послушник в тонкой рясе! У него не было с собой ни денег, ни ценностей.

Толстый монах поднял палец и добавил немного нараспев:

– Что завещал нам святой Бенедикт? Чтобы никто не смел иметь что-либо в виде собственности, никакой вообще вещи, ни книги, ни дощечки для письма, ни грифеля, ни вообще чего-либо. И кто же мог пожелать плохого Келестину?

– А может, у него были враги, в деревне или в монастыре? – поинтересовался Симон.

Брат Йоханнес рассмеялся так громко, что округлый живот его заколыхался из стороны в сторону.

– Враги? Господи, мы же монахи! Мы не распускаем язык, не воруем и, так уж было угодно небесам, не гоняемся за женщинами. И к чему весь этот допрос? – Он вдруг прищурил глаза. – Но вот что я скажу вам, господин цирюльник. Если вы настолько уверены в своих словах, то пойдемте со мной к настоятелю и все ему объясните. Брат Маурус человек умный и начитанный; ему решать, отчего умер юный Келестин. – Монах угрюмо направился к выходу, проворчав: – Если вы, по мнению настоятеля, окажетесь правы, то можете распоряжаться в моей аптеке, как в своей собственной. Слово даю. А теперь идемте уже, пока чертовы мухи моего послушника не сожрали.

Выругавшись вполголоса, Симон поспешил следом. Черт дернул его язык распускать! Ведь он как можно скорее хотел вернуться к Магдалене.

Когда лекарь оглянулся в последний раз, одна из мух залетела Келестину прямо в рот и начала там жужжать. Звук был такой, будто мертвый послушник что-то бормотал себе под нос.

Она нетерпеливо взглянула на Михаэля Греца; тот как раз сгружал с повозки труп лошади и, несмотря на тяжелую работу, напевал пехотную песенку. Живодер, казалось, пребывал в полном согласии с собой и миром. Рядом с ним стоял коренастый молодой человек и с помощью троса подтягивал лошадь к деревянной площадке. От Греца она узнала, что это его помощник Маттиас.

Магдалена невольно вспомнила про своего отца – он тоже убирал в Шонгау трупы животных с улиц. При виде одетого в лохмотья родственника она в который раз уже поклялась себе, что ее детям выпадет лучшая судьба. Они не будут бесчестными палачами или живодерами, а станут лекарями и цирюльниками, каков есть их отец.

Сухой конский навоз защекотал ноздри, и Магдалена вдруг чихнула. Михаэль Грец беспокойно на нее покосился.

– Святой Власий да убережет тебя от лихорадки, – пробормотал он.

– Брехня! – прошипела Магдалена и хорошенько высморкалась в кусок материи. – Я просто чихнула, вот и всё. Прекратите уже вести себя, будто у меня чума.

Крепкий помощник ухмыльнулся и издал невнятный звук, который Магдалена расценила как смех.

– Что такое? – рыкнула она. – Что во мне такого смешного? Сопля из носа торчит? Ну, выкладывай, весельчак!

– Маттиас не может тебе ответить, – сказал живодер вместо помощника. – У него языка нет.

– Чего у него нет?

Грец развел руками и с сочувствием посмотрел на крепкого мужчину, который снова с головой ушел в работу.

– Хорватские солдаты отрезали ему язык, когда он был еще мальчишкой, – пояснил живодер вполголоса. – Они хотели выпытать у его отца, трактирщика Фридинга, где он спрятал свои сбережения. – Он вздохнул. – А у бедняги при этом ничего не было! В конце концов его повесили на здешнем висельном холме, а мальчика заставили смотреть.

Магдалена с ужасом уставилась на рослого помощника.

– Господи! Мне так жаль, я не знала…

– Будет тебе.