– Ты с ним не разговаривал, – прошептала Магдалена. – Непомук – отверженный, он всю жизнь в бегах. Он оставил ремесло палача, потому что не мог больше переносить все его ужасы. Такой не станет убивать трех человек. К тому же Непомук не сталкивал меня с башни. Ты сам говорил, что он в это время был с тобой у настоятеля.

Симон вздохнул.

– Твоими бы устами… И что же ты намереваешься делать?

– А что остается? Пойду в гостиницу и отправлю посыльного в Шонгау. – Магдалена спрыгнула со стены и зашагала в сторону деревни. – Ты только представь себе, что скоро отец мой во всем здесь разберется.

– Этого еще мне не хватало! – простонал Симон. – Мало того, что я и дальше должен отчитываться перед настоятелем по поводу убийства, так теперь тесть будет разнюхивать вслед за мной!

Магдалена оглянулась с ухмылкой.

– Ну, до сих пор он всегда что-нибудь придумывал. Так что не валяй дурака. Мог ведь и другую семью выбрать, чтобы жениться.

Она подмигнула и побежала по цветущим лужайкам к Эрлингу. С запада донесся первый отдаленный гром.

Автомат катился без устали и остановки; он ударялся о камни, цеплялся за выступающие балки, но продолжал упрямо двигаться вперед. Туннель, по которому он катился, был очень древним; его вырубили в скале задолго до того, как здесь появился монастырь. Во времена, когда правила еще сила меча и вера зарождалась на кровавых ритуалах – в горящих корзинах, в которых погибали пленники, или на черных выщербленных алтарях. С тех пор религия преобразилась, изменила свой облик, но это ей ничуть не навредило. Напротив, в новом обличье она покоряла империи и короновала императоров. Сила ее возросла, как никогда прежде.

Рот куклы открывался и закрывался снова и снова – точно скалился щелкунчик размером с человека. Внутри ее звучала тихая мелодия, разносилась по коридорам, отражалась от стен, и казалось, что играла она одновременно и всюду.

То была песня о любви. Но в укромных коридорах под толщей горы она звучала грустно.

Грустно и зловеще.

– Откуда оно? – спросил Куизль посыльного.

Тот стоял перед ним, опустив глаза и украдкой скрестив пальцы на правой руке. С одежды его стекала вода после ливня, который в этот час обрушился на Шонгау.

– Из… из Андекса, – пробормотал посыльный. – Со Святой горы. Письмо от вашей дочери.

Куизль усмехнулся:

– Тогда она небось и денег малость приложила, чтобы ты не забыл ко мне заехать.

– Я все равно отправлялся в Шонгау, – возразил неуверенно курьер. – А с утра поеду в Аугсбург. К тому же дочь ваша имеет… удивительную способность к убеждению. Что вовсе не похоже на…

– На глупую палачку? Это ты хотел сказать?

Посыльный вздрогнул.

– Боже мой, нет! Даже наоборот, весьма разговорчивая и обаятельная девица.

– Это у нее от матери, – проворчал Куизль более добродушно. – Болтать без умолку. Даже если болтать не о чем.

Он достал несколько монет и хотел было сунуть их посыльному в руку, но тот отмахнулся, пробормотав:

– В этом нет необходимости. Ваша дочь и этот цирюльник уже заплатили. Всего хорошего.

Он боязливо поклонился и поспешил раствориться во мраке.

– Да-да, и тебе того же, – проворчал Якоб.

После чего направился обратно в комнату; жена его зашлась в очередном приступе кашля. Лихорадка ее за последние два дня не усугубилась, но и лучше Анне-Марии не стало. Она по-прежнему лежала на скамье в полузабытьи.