– И мы не обнаружили никакой кражи, да, Фрамбуаз?

– Никакой, – подтвердила молодая женщина, даже не притронувшись к своему кофе.

Она опустила голову на кулак, и ее веки сомкнулись. «Пей же, а то остынет, – мысленно приказала ей Лола. – И объясни мне, чем ты тут занимаешься. Не нашла ничего лучше, как украшать кабинет или оттенять достоинства своего шефа?»

– Мы должны вам кое‑что показать, – заявил вышеупомянутый шеф.

Лола последовала за ним, как и его спящая красавица со своим стаканчиком, по какому‑то зеленому извилистому коридору, который явно не красили со времен Брейгеля Старшего.

– Вы готовы? – спросил Массо, останавливаясь перед металлической дверью.

– К чему?

– Ну, это не очень‑то красиво. Но так как Диего утверждает, что вы бывший комиссар…

– Зачем вы тогда спрашивали, не занимаюсь ли я творчеством?

– Некоторые полицейские в отставке занимаются художеством. Да‑да, я таких знаю. И вдруг выясняется, что им нельзя ходить туда, куда запрещено ходить другим. Один шутник из администрации даже предложил повесить табличку с головой Пикассо, перечеркнутой красной полосой: «Вход художникам воспрещен». Здесь начинаешь смеяться из‑за всякого пустяка. Приходится.

«Да откроешь ты, наконец, свой музей ужастиков или и дальше будешь жилы тянуть?» – злилась Лола, нацепив на лицо притворную улыбку, которая скоро уже не сможет никого обмануть. Наконец он открыл. Первым вошел внутрь, за ним последовала Фрамбуаз и ее остывший кофе. Лола была почти разочарована, оказавшись в большом, квадратном, выложенном плитками помещении, светлом и чистом. Там было три серых металлических стола. И большой бассейн, наполненный сине‑зеленой водой. «Или, скорее, желтой», – поправилась Лола. Вернее, сине‑зелено‑желтой. Запах был соответствующий. Но знакомый.

Виктор‑журавль стоял с тонкой улыбкой на губах, заложив руки за спину и слегка покачивался. Фрамбуаз смотрела на ванну наконец‑то открытыми, но невозмутимыми глазами и – в результате чуда или влияния луны – пила свой кофе. Может, это условный рефлекс Павлова? Жуткий запах, знакомый, но забытый, шибает вам в нос, и вы – раз! – пьете свой кофе? Лола мысленно хлопнула себя по лбу. Запах был, конечно, знакомый, но такой концентрированный, что отбил ей нюх. Наконец ее осенило, цепочка умозаключений мгновенно выстроилась в ее мозгу. Что это могло быть, если не формалин? Ингрид, ты и не представляешь себе, на что я иду ради тебя.

– Водный раствор формальдегида, – с оттенком гордости заметил Виктор.

Очевидно, ему уже долгое время не хватало возможности произвести впечатление на жадных художников, которые только об этом и мечтали.

Журавль на берегу своего квадратного озера заполучил наконец долгожданную зрительницу. Чтобы положить конец его выкрутасам, Лола решительно подошла поближе.

– Постойте‑ка! – проговорил Виктор Массо. – Сначала я должен вам объяснить.

Она наклонилась над бассейном. Там плавало десятка два тел. Это зрелище выходило за пределы безобразного или отталкивающего и могло бы заинтересовать Пикассо в минуту, когда Танатос прельщал бы его сильнее, чем Эрос. Хотя, впрочем, нет. Если хорошенько подумать, это скорее напоминало Френсиса Бэкона в пятидесятой степени.

Лола отступила. Она встала перед своими собеседниками и смотрела то на одного, то на другого, прямо в глаза.

– Он ведь там? И, конечно, без руки.

– Да, действительно, тело Рюфена там, – пояснил Виктор с неожиданной поспешностью.