Тогда она перевернула листок, увидела беспомощные каракули, вырвала страничку из собственного блокнота и начала переводить.
— Вот спасибо! — пробормотал он, когда она передала ему перевод, и сразу стал старательно списывать.
Дороти скатала испанский текст в шарик и бросила его под стул, где он оказался между двумя окурками. Сегодня же вечером все это сожгут. Он снова пробежал глазами страничку, на которой Дороти написала своим мелким, косым почерком:
«Дорогая, надеюсь, ты простишь мне горе, которое я тебе причиню. У меня нет другого выхода».
Сунув страничку во внутренний карманчик блокнота, он положил сверху книгу. В ответ на вопросительный взгляд Дороти он, улыбаясь, сделал знак, что закончил.
В этот вечер они не должны были встретиться. Дороти собиралась вымыть голову и сложить вещи для уик-энда в Нью-Вашингтон Хаусе. Однако, в половине девятого он ей позвонил.
— Послушай, Дорри, произошло нечто неожиданное.
— Что случилось?
— Нам необходимо повидаться!
— Но я не могу выйти! У меня мокрые волосы!
— Дорри, это очень важно.
— Ты не можешь сказать по телефону?
— Нет, я должен тебя увидеть. Встретимся через полчаса на нашем месте.
— К тому же и дождь идет… Зайди ко мне в общежитие…
— Нет. Послушай, помнишь ресторанчик, где мы были в прошлый раз? «У Гидеона»? Я буду ждать тебя там в девять часов.
— Но почему не в общежитии?
— Дорогая, прошу тебя…
— Это связано с завтрашним днем?
— И да, и нет. Я все тебе объясню, когда будем «У Гидеона». Подойди к девяти.
— Хорошо, договорились.
Было без десяти девять, когда он выдвинул ящик письменного стола и достал из-под пижам два конверта. Один из них, заклеенный и снабженный маркой, был адресован мисс Эллен Кингшип, женское общежитие университета Колдуэлл, Висконсин.
Адрес он напечатал днем на одной из пишущих машинок, поставленных для общего пользования в холле Студенческой ассоциации. В этот конверт он вложил страничку с текстом, переведенным Дороти. Во втором находились две капсулы с мышьяком.
Он сунул по конверту во внутренние карманы пиджака, пощупал их, чтобы не перепутать, надел плащ и, бросив последний взгляд в зеркало, вышел из комнаты.
Выходя, он переступил через порог с правой ноги и сам улыбнулся своему ребячеству.
Ресторан был почти пуст. В одной из кабин два человека, склонившись над шахматной доской, застыли в неподвижной позе. В другой сидела Дороти, держа в руке чашку кофе. Казалось, она старается увидеть там будущее, как гадалка в хрустальном шаре. Волосы ее, завязанные на затылке шелковым шарфом, обнажали лоб с рядом плоских завитушек, закрепленных заколками.
Его присутствие она почувствовала только в тот момент, когда он уже стоял перед ней, и подняла на него свои большие карие глаза. На ней не было косметики. Бледное лицо и гладкие волосы делали ее совсем юной.
— Что случилось? — спросила она взволнованно в то время, как он снимал плащ и садился напротив.
Он не сразу ответил, выждал пока подойдет Гидеон, пожилой человек со впалыми щеками, и заказал ему кофе.
— Вернувшись сегодня домой, я нашел записку от Герми Ходсена.
— От Герми Ходсена?
— Я позвонил ему. Оказывается, с таблетками произошла ошибка. Его дядя… — Он остановился, взял у подошедшего Гидеона чашку с кофе и подождал, пока тот удалится. — Его дядя не понял, о чем речь, и приготовил другое лекарство.
— Что именно?
— Какое-то рвотное. |