— Превосходно, цезарь!

За первой песней последовала вторая, эпическая поэма о подвигах Геркулеса. Пронзительный голос Нерона неприятно резал слух.

— Несравненно, цезарь!

В промежутках между песнями император велел принести еще вина, но Марцелла отодвинула свой кубок. Ей нельзя много пить, иначе она уснет. Нерон же имел привычку отправлять на казнь тех сенаторов, которые засыпали во время его выступлений. Сам он жадно осушал кубок за кубком, как будто сильно куда-то спешил.

— Вот послушай еще одну песенку о весне. Разумеется, тоже моего собственного сочинения. Скажешь мне, что ты о ней думаешь?

Это была та же самая песня, с которой он начал.

— Бесподобно, цезарь!

Песню о весне сменили другие. Голос Нерона сделался еще пронзительнее, императорский язык заплетался все сильнее. Взгляд лихорадочно бегал по всей комнате. Император еще дважды исполнил песню о подвигах Геркулеса, правда, в ускоренном темпе.

— Мне время от времени нравится писать стихи о героических подвигах, хотя я предпочитаю описывать подвиги любовные. Кстати, ты знаешь, что сенат плетет против меня интриги? Что зреет заговор?

Марцелла успела похвалить очередную песню Нерона, и лишь затем до нее дошел смысл последней его фразы.

— Что, цезарь?

— Они думают, что я ничего не знаю. Но я все слышу. — Нерон неожиданно отбросил лютню. — Они объявили меня врагом Рима. Даже выбрали нового императора.

— Этого не может быть, цезарь.

— Как бы они ни старались, я перехитрю их. У меня повсюду есть соглядатаи, — ответил Нерон и тут же добавил: — Они об этом еще пожалеют. Я залью лестницу сената их кровью.

Он встал и прошелся по комнате из конца в конец. Приблизившись к пиршественному ложу, на котором сидела Марцелла, задумчиво провел по краю рукой. Его ногти были выкрашены розовым лаком.

— Они вообразили, будто могут выбирать императоров, — произнес он. — Я — бог. Как ты думаешь, разве можно обрести божественность простым голосованием?

— Конечно нет, цезарь, — осторожно ответила Марцелла.

— Они хотели бы провозгласить императором какого-нибудь неотесанного чурбана с крепкими кулаками вроде Гальбы или Сабиния. Хотят разбить мои статуи, а у меня много статуй. Моя мать говорила, что в мраморе у меня получается восхитительный профиль. — Нерон поморгал. — Я убил собственную мать. Ты слышала об этом? Правда, я не помню зачем.

О, всеблагая Фортуна, позволь мне уйти отсюда живой! Марцелла замерла от страха, чувствуя, что вся покрывается гусиной кожей. Нерон осушил еще один кубок вина, однако тотчас наполнил его снова.

— Они разграбят мой великолепный дворец, — жалобно произнес он, обводя глазами роскошный триклиний. — Мой любимый Золотой дворец. Я понял, что такое настоящая жизнь, только после того, как построил этот чудесный дворец. Они подчистую разграбят его, оставят лишь голые стены. Эти мерзкие склочники сенаторы, они распродадут все. Пустят с молотка и моих красавцев рабов, и моих замечательных хористов, и вот это золотое блюдо. А ведь его по моему заказу изготовили мастера Коринфа! Но я этого не увижу. Они убьют меня раньше. Заколют копьями в бане или в опочивальне. Богу не пристала такая смерть!..

Марцелла тщетно пыталась найти нужные слова. Ее дар почему-то отказывался ей повиноваться.

— Мир потеряет в тебе величайшего артиста, цезарь! — наконец выдавила она.

Лихорадочно блестевшие глаза Нерона растерянно остановились на ее лице, как будто он видел ее впервые. Помнит ли он, зачем я пришла сюда? Да и нужен ли был ему вообще мой приход? Может быть, он для того и позвал ее во дворец, чтобы доказать сенаторам, что не боится никаких слухов?

— Да, да, великий артист, — согласился он и яростно закивал.