Алан задумчиво прищурился, как будто пристально что-то разглядывал. Потом он кивнул, и Мэй стало теплее от этой маленькой победы — как будто она решала задачку с очень умным товарищем и нашла ответ первой.

— Предположим, мы дадим Нику всех их уничтожить, — продолжил Алан, и теплота исчезла: на душе у Мэй повеяло ледяным холодом. — Что дальше?

— Не поняла.

— Идея в целом неплоха, — рассеянно заметил Алан. — Мне бы понравилось. В следующий раз кто-нибудь попросит избавиться от другого круга, и кончится тем, что Ник объявит войну всем колдунам. Когда их не останется, у него руки будут по локоть в крови. Потом придет очередь посланцев, преступников… — Алан положил руку на стену. Песчаник был старым, в бурых пятнах, словно на нем сто лет назад кого-то убили, — …и после этого его уже будет не остановить. Он сметет всех на своем пути.

— Хочешь сказать… ты его боишься? Он же никогда те…

— Пострадать я не боюсь, — тихо прервал Алан. — Я боюсь того, что он может натворить. Либо сам себя погубит, либо весь мир. В сравнении с этим моя жизнь ничего не значит.

— Нет! — выпалила Мэй и сжала его руку. — Значит.

Алан мгновенно расцвел удивленной и восторженной улыбкой, от которой у Мэй защемило сердце. Никто не должен так удивляться, узнав, что людям не все равно — жив ты или нет.

— Я не могу отправить Ника на войну с колдунами, — сказал Алан. — Ему нужно обозначить предел.

— Раньше ты этим не заморачивался, — буркнула Мэй.

— Неправда! — оборвал ее Алан. — Просто мы жили неправильно. У меня даже не было условий как следует его воспитать, научить…

— Как стать человеком?

— Доброте.

У Мэй сегодня явно не ладилось с вопросами. Она замолчала. Дорога привела их под низкую арку церкви Святого Стефана, за которой лежал торговый центр города.

— Правда, я пытался оградить его от самого худшего, — продолжил Алан. — Держать от себя подальше, когда надо было кого-то медленно убить или запытать до смерти.

Мэй не верила ушам: трудно было представить, что они ведут такие беседы, прохаживаясь рядом с галереей «Принсесхэй». Между средневековыми стенами церкви и витринами в неоновом свете стояли развалины местного приюта — снести их во время постройки молла не позволили.

Алан остановился изучить мемориальную табличку.

— Значит, ты брал пытки на себя, — подытожила Мэй дрогнувшим голосом: в тени повеяло холодом. Она обхватила себя руками.

— Да, и вполне охотно, — сказал Алан. — Думаю, я помогу Джеми другим способом.

— Мы поможем, — поправила Мэй, и он кивнул в знак согласия. — Прости. Зря я спросила. Надо было сообразить. — Она глубоко вздохнула. — Послушай, вы с Ником… поссорились? Когда я звонила, у вас громыхало, как в бурю. Он что-то натворил?

Алан медленно вздохнул и тем самым почти ответил на вопрос.

— Мэй, — начал он, — ты хочешь, чтобы я тебе врал?

Он поднял руку и потер тревожную складку между бровями. Скоро она там отпечатается, подумала Мэй, и ее уже никто не разгладит. Тем более он сам.

— Нет, — выдохнула она. — Не хочу.

Алан забрел в развалины приюта, от которого осталась только часть стен без крыши. Безымянные чиновники, которые не дали их снести, разрешили установить стеклянные двери наподобие витрин с неоновым освещением.