|
.. – Если возможно, я все-таки хотел бы повидать вашего начальника. – Смею вас заверить, это невозможно. – Понимаю. – Я встал, оправил одежду и протянул жандарму руку. – В таком случае, прощайте. Несколько удивившись моей резкости, он встал и протянул свою руку. Золотая крона перекочевала к нему. Виртуозным движением (такое проворство увидишь, пожалуй, лишь у цирковых фокусников) жандарм опустил монету к себе в карман. Я повернулся и сделал вид, что ухожу. – Постойте, господин... Дзепеж, – окликнул меня жандарм. Я остановился. – Может случиться, что начальник уже закончил с делами и освободился. Если хотите, я загляну к нему и узнаю. – Да, пожалуйста, – ответил я, глядя ему прямо в глаза. Не прошло и минуты, как жандарм вернулся. Его отношение ко мне стало значительно теплее. – Начальник готов вас принять. Жандарм проводил меня в самый конец узкого коридора, в который выходило множество закрытых дверей. Там он остановился и заученным движением, словно механическая кукла, толкнул тяжелую створку и посторонился, пропуская меня вперед (в Трансильвании любят издеваться над австрийским педантизмом, называя его "тевтонской ушибленностью"). Едва я переступил порог, дверь за мной бесшумно закрылась. Поднявшийся мне навстречу начальник местного жандармского управления оказался румыном. Ростом он был пониже ретивого саксонца, а в плечах пошире. – Здравствуйте, домнуле Цепеш, – негромко произнес он. В его голосе и позе было меньше официальности и больше обыкновенной человеческой теплоты. Я даже уловил в его голосе знакомые интонации, что очень меня удивило. Мне также показалось, будто он меня узнал. Но я не стал напрягать память и вспоминать, где и при каких обстоятельствах мы могли встречаться с этим человеком. Наоборот, я был уверен, что прежде никогда его не видел. Похоже, ему перевалило за пятьдесят. Курчавая шевелюра успела поседеть, однако брови и закрученные усы сохранили изначальный темный цвет, и это придавало его лицу весьма суровое выражение. – Флореску, начальник жандармского управления Бистрица. Входите. Я вас ждал. Эти слова меня несколько удивили: его ожидание длилось от силы минуты три. Я подошел к столу и пожал протянутую руку. Рукопожатие Флореску оказалось твердым и дружеским. Он изучающе оглядел меня. Во время нашего разговора я улавливал в его темных глазах, в голосе, в жестах чувство, которому никак не мог подыскать определение. Оно словно ускользало от меня. И только сейчас, начав описывать нашу встречу, я понял, какое чувство он испытывал. Жалость. Он глядел на меня с жалостью. Флореску предложил мне сесть. В его кабинете стоял настоящий стул с мягким сиденьем, разительно отличавшийся от скамьи в приемной управления. Начальник тоже сел, сложил руки на столе и подался вперед. Меня опять удивил взгляд Флореску: совсем не начальственный, добрый, почти отцовский, и в то же время задумчивый и какой-то... настороженный. – Итак, – с явной неохотой начал он, – позвольте узнать о цели вашего прихода ко мне. По пути в Бистриц я несколько раз репетировал заготовленную речь и, как мне казалось, заучил ее наизусть. Но в кабинете Флореску все слова тут же куда-то пропали. Запинаясь, я пробормотал: – Мое дело... очень деликатное. Постараюсь объяснить. Моего двоюродного деда... я привык называть его дядей... зовут Влад Цепеш. Флореску понимающе кивнул. – А-а, граф. Как же. Слышал о нем. – Я пришел сюда. |
