Прежде чем ответить, Оттилия на секунду отвела взгляд, и я все поняла еще до того, как она начала говорить. Ощущение чего-то неправильного усилилось, и я сосредоточилась, пытаясь поймать эту мысль. Итак, что в происходящем такого, что это нельзя просто списать на обычное недовольство населения действиями власти?..

— Им не нравится, что король женился на тебе, — наконец нехотя сообщила вампирша. Кажется, она ожидала от меня какой-то эмоциональной вспышки — возмущения или обиды, но вместо этого я поставила зеркало на стол, водрузила на столешницу локти и, сцепив руки в замок, пристроила на них подбородок. Примерно полминуты царила тишина, а затем, оценив мой задумчивый вид, Оттилия удивленно уточнила: — Тебя это не беспокоит?

— Беспокоит. — Говорить с прижатым к пальцам подбородком было неудобно, и я неохотно убрала руки, хотя эта поза мыслителя мне очень нравилась. — Но по другой причине. В этом мятеже есть два странных момента, которые я увидела только сейчас, и объяснить я могу только один из них. Второй мне непонятен, и именно это меня тревожит.

— И какие же? — осторожно уточнила Бьянка, про которую я уже как-то успела забыть.

— Первое — форма, в которой проходит бунт, слишком… серьезная. Меня не любят в Вереантере, это верно, и я допускаю, что среди вампиров могут ходить волнения из-за моей персоны, но восстание в Фермане — с убийством наместников, погромами и отсутствием каких-либо требований и видимых причин — слишком странно. Подобные мятежи устраивают, когда в области что-то неблагополучно: налоги слишком высокие или голод, или слишком тяжелые условия жизни — что угодно. А то, что король женился на ком-то неподходящем, не настолько вопиющее событие.

— Но ведь многие вампиры тебя по-настоящему ненавидят, — осторожно напомнила Оттилия.

— Тоже правда, — согласилась я. — Но в этом случае было бы гораздо логичнее, если бы бунтовать начала какая-нибудь провинция, расположенная ближе к границе с Селендрией, — ведь именно те земли пострадали в Кровавой войне больше всего. А Фермана находится где-то на востоке, правильно? Ей до Селендрии — как отсюда до государства гномов пешком, и война с эльфами вряд ли сильно ее потрепала. Тогда почему бунт именно там?

Помолчав, вампирша спросила:

— И почему?

— Не знаю. Нам известно, что разжигают его эти таинственные «восстановители справедливости», но поскольку видимых причин для бунта нет и наша с Адрианом свадьба — только повод, остается предположить, что это бунт ради самого бунта. Кто-то за ним стоит, и этому кому-то нужно, чтобы в провинции творилось демон знает что. Кто это и зачем ему это нужно — разговор отдельный.

— Это и есть то, что тебе здесь непонятно? — уточнила Бьянка.

Я отрицательно покачала головой и нахмурилась:

— Нет. Мне не нравится, что мятеж в самом деле начался спустя две недели после моей свадьбы. Столько лет в Вереантере все было относительно спокойно, а тут — здрасте! Это может быть и никак не связано со мной, но мне все же кажется странным такое совпадение. И если этих «восстановителей» и впрямь так раздражает именно моя фигура, то чего они надеются достичь?

— И чего?

— Не знаю.

На ум мне снова пришел Лэнгстон — единственное объяснение, которое я могла себе вообразить, но происходящее было сложно списать даже на бывшего советника Магнуса. Его цель — избавиться от меня, но как этого можно достичь мятежом? Рассчитывать, что Адриан пойдет на поводу у заговорщиков и избавится от супруги? Этого не произойдет точно, даже принимая во внимание нашу ссору. Адриан никогда не примет условия бунтарей, ему этого не позволят гордость, престиж монархии и так далее.