Я слишком устал от трупов и жертв.

– Припомни все, что тебе известно о заклятиях такого рода, Боб, – негромко произнес я. – Пойду, найду чего‑нибудь перекусить, а потом займемся ритуалом. С заходом солнца будем искать страх.

– Будет сделано, – отозвался Боб, и в первый раз с начала нашего разговора в голосе его не звучало ни нотки издевки.

Блин!

Я направился к лестнице, пока не передумал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ритуальную магию никак не назовешь моим любимым занятием. И это не зависит от того, чего я пытаюсь добиться с ее помощью; в любом случае я ощущаю себя дурак дураком, когда мне приходится мыться, потом облачаться в белое, зажигать свечи и курильницы, петь какой‑то бред и орудовать целым арсеналом свечей, жезлов, жидкостей и прочей необходимой фигни.

Впрочем, как бы я ни пыжился, все эти причиндалы и телодвижения сильно помогают в том, что касается крупнокалиберной магии: они позволяют не следить за уймой мелких деталей, которые в противном случае пришлось бы держать в голове. По большей части я не задумываюсь над визуализацией – я занимаюсь этими штуками так давно, что это у меня в крови. Все это хорошо для несложных работ, когда от меня требуется сохранять концентрацию на протяжении нескольких секунд, но для более долгого заклинания и точности требуется на порядок больше. На то, чтобы исполнить получасовой ритуал без посторонней помощи, у меня маловато умственной дисциплины, и хотя более опытные чародеи способны на такое, мало кто из них осмеливается это проделывать, когда того же самого можно добиться надежнее и безопаснее.

Я принялся собирать все необходимое для ритуала, начиная со стихий. Серебряный кубок, в который я налил вина, обозначал воду. Полый шар размером с мой кулак, в глубине которого переливались лиловые и зеленые сполохи, – землю. Огонь олицетворялся изготовленной фейри свечой из чистого пчелиного воска с фитилем из гривы единорога. Воздух – два ястребиных пера, точь‑в‑точь настоящие, только из чистого золота; такие можно купить в одной‑единственной лавке в Норвегии, смертному владельцу которой их поставляют напрямую изготовившие их кобольды. Ну и в качестве пятой, духовной стихии сошел амулет моей матери, серебряная пентаграмма.

Следом за этим я занялся реквизитом, призванным обострять чувства. Благовония для обоняния, свежий виноград для вкуса. Осязанию служил трехдюймовый квадратик, одна поверхность которого была шелковой, а другая – из крупнозернистой шкурки. Довольно крупный опал в серебряной оправе переливался всеми цветами радуги, поддерживая ту часть заклинания, что связана со зрением. Ну и для звука я приготовил старый добрый камертон, чтобы щелкнуть по нему в нужный момент.

Разумом, телом и сердцем я занялся в последнюю очередь. Как обычно, в качестве символа разума я выложил складной армейский нож, свой старый, так сказать, ритуальный стилет. Несколько капель моей крови на чистом белом платке символизировали мое физическое тело. Для сердца я положил в чехол из серебристо‑белого шелка несколько фотографий тех, кто мне дорог: моих родителей. Сьюзен, Мёрфи, Томаса, Мыша и Мистера – серого кота… точнее, тридцатифунтового самца пумы, в описываемый момент ушедшего в загул. Подумав, я добавил фотографии Майкла и его семьи.

Потом я приготовил ритуальный круг на полу. Я подмел его, сбрызнул водой, подмел еще раз, а потом вымыл дождевой водой из маленького серебряного ведерка. Затем разложил по местам принадлежности и принялся готовить себя самого.

Первым делом я зажег в ванной несколько палочек сандалового дерева и изготовленных фейри свечей и последовательно проделал положенный обряд омовения, думая при этом о предстоящей задаче. Холодная вода смывала все случайные магические энергии, что в делах ритуальных очень и очень важно: даже самая незначительная помеха может сорвать заклятие или направить его по неверному пути.