– Павел Федорович? – повторил Каргалин, но тут же вошел в деловой ритм предложенной темы и уже спокойно отчеканил: – Он был сопредседателем блока.

– То есть, как я понял, сопредседателей у вас было двое? – Кряжин стал располагать на столе папку так, чтобы ни у кого из присутствующих не осталось сомнений в том, что он здесь надолго.

Каргалин посмотрел на Константина Константиновича, потом в окно, и объяснил:

– Нет, вы не правы. Видите ли, в чем дело... Мы решили, что два сопредседателя, это... как бы сказать. Недемократично, что ли. Либо один, либо другое нечетное число. Но, поскольку наш блок не настолько многочислен («к сожалению» – светилось на его лице), на съезде было решено избрать три сопредседателя. Ими стали я, Павел Федорович и Константин Константинович. Так мы избежали возможности авторитарного управления и необходимости вводить единицы заместителей. Несмотря на единое политическое руководство, я отвечал за общее управление, Константин Константинович Рылин ведал вопросами идеологической работы, а Оресьев... – Каргалин вздохнул и снова посмотрел на продолжающего стоять соратника по блоку. – Оресьев отвечал за связь с регионами.

Кряжин отметил, что впервые за все время разговора потерпевшего назвали по фамилии. Более того, у сопредседателя по общему управлению при упоминании этой фамилии в деловом контексте вырвался какой-то странный вздох. Сработала либо партийная привычка серьезного ко всему отношения, избавиться от которой не помешала даже смерть, либо Оресьев связывал что-то не так. Или не то, что связывать было нужно. Чирк!.. – в блокноте памяти «важняка» виртуальный карандаш сделал маленькую пометку.

– А что я должен был бы делать, возложи на меня такую обязанность, как связь с регионами? – проговорил Иван Дмитриевич, выискивая взглядом пепельницу.

Пепельницу нашли, и Кряжин закурил без всякого стеснения, потому что, войдя в это помещение, он сразу уловил тот старящий комнаты запах, который образуется лишь от постоянного курения.

К.К. Рылин, наконец-то, сел, заняв место через два стула от Каргалина, и сразу после этого образовалось то, на что Кряжин, следуя в Думу, надеялся. Появилась атмосфера работоспособности и деловитости, лишенная лирики, страстей и призывов к общественности – «знаете, каким он парнем был?». Отвечать на поставленный вопрос, по праву старшего среди оставшихся в живых сопредседателей, решился Каргалин.

Вообще, наблюдая за этими двумя людьми, Кряжин сразу уяснил для себя две вещи. Первое: меж ними отсутствуют разногласия вплоть до бытового уровня. Скажи С.М. К.К. : «Чай сегодня будем пить цейлонский, а не индийский!» – и К.К. направится искать индийский чай, на котором непременно должно быть написано: «цейлонский». Второе: верховодит здесь Каргалин. И портреты наверняка он велел расставить и указал – куда именно, и за цветами посылал, советуя, какие взять, чтобы они соответствовали моменту.

– Понимаете ли, в чем дело...

Иван Дмитриевич, вскормленный русской литературой и сам владеющий мастерством вести разговоры с вывертом, был уверен: когда разговор с тобой начинают с общепринятого среди политиков и других категорий неоткровенных граждан идиоматического оборота «понимаете ли», можно быть уверенным в том, что тебя считают за полного придурка или хотят развести на полную катушку, как лоха. Именно по этой причине Кряжин мгновенно натянул на лицо маску имбецила и наклонил набок голову. Так больше наговорят.

– Связь с регионами – труднейшее направление в деятельности политических движений...

Кряжин кивнул, и пепел упал на столешницу. Стараясь уместиться в паузу, которую ему специально для этого выделил Сергей Мартемьянович, следователь по особо важным смахнул пепел в руку и ссыпал в пепельницу.