Двойной виски. С оливкой или с хрустящими чипсами. Или с маринованными корнишонами.
Эдвин крутнулся в дверях-турникете, увидел красивых или благополучных мужчин, заказывавших ликеры для стройных леди на табуретах со спинками у стойки бара, для леди с волосами, общипанными в искусной стрижке, с элегантно вытянутыми ногами. Стойка бара длинная, залитая светом, как высокий алтарь; над ней сложный резной балдахин. Бармены, серьезные, редковолосые, говорили тихо, проворно выполняли свои священнические задачи, склонялись к платившим за выпивку с натурально почтительными улыбками. Эдвин, вдруг оробев, опустил воротник, попытался пригладить голову, и без того, видит бог, вполне гладкую, направился к сиянию «ДЖЕНТЛЬМЕНЫ». Тут уж никаких простых «М», никаких «Муж.», презренных апокоп. В прекрасном дворце из мрамора и стекла с алебастровыми ступенями к писсуарам Эдвин встретился с мировой силой — широкая спина мужчины в смокинге, в венке из виноградных листьев, повернулась с застегивающими пальцами, явив жирное лицо с сизыми подбородками, с характерным носом узкоголового, распахнувшего клюв орла.
— Боже мой, — сказал он. — Что они с тобой сделали? Кто это тебя держал, расскажи-ка. Как ты изменился, Прибой.
Да-да, вот так вот. Возможно, движению жизни, столь часто означающему неожиданные встречи, особо способствует характерная атмосфера общественных уборных. Сколько встреч в уборных могут стать судьбоносными: подстерегающий в детстве развратник; мужчина с адресами и снимками; рассказчик анекдотов становится другом; двое незнакомцев ведут речь про супругу одного из них; встреча преследуемого флагеллантом из котельной мафии со своим собственным боссом; застегивающийся мужчина из прошлого, коронованный виноградными листьями.
— Джек Танатос, — сказал Эдвин. — Ну и ну. — И усмехнулся над тем, что сделал бы из такой встречи Жан Кокто.
— Аристотель Танатос, — поправил Аристотель Танатос. — Не знаю, откуда вы все вообще взяли Джека.
— Это, по-моему, для того, — предположил Эдвин, — чтобы оградить тебя от вульгарности и необразованности. «Аристотель» для британца всегда звучит с грязноватым оттенком.
— Да, да, а ты что поделывал после колледжа? Я, со своей стороны, погрузился в вино, как ты, может быть, слышал, а может, и нет. Поэтому я сейчас тут. Съезд виноделов. Конференция по продвижению греческих вин здесь, в Европе. Наверху сейчас пьют эти вина.
— Слова, — сказал Эдвин. — Слова, слова, слова.
Аристотель Танатос мигом разозлился.
— Нет, не слова, — заявил он. — Это истина. Поднимайся наверх, если ты мне не веришь. В любом случае иди наверх.
— Нет, нет, — пояснил Эдвин. — Я имел в виду свои занятия.
— Ладно, тогда не ходи. Ты не всегда отличался такими плохими манерами, — заметил Аристотель Танатос. — Подобное изменение личности как-то связано с лысиной? Скажу тебе, очень дурной вкус. Вообще, совсем неуместно. — В его произношении отсутствовал всякий намек на чужие моря. Он издавал аромат британского благополучия: костюм от Трамперса, средство после бритья от Ярдли, умеренный табачный запах, никакого чеснока.
— Я хотел сказать, — терпеливо объяснял Эдвин, — что в своих занятиях все больше уходил в сферу слов, и с большим удовольствием пойду с тобой наверх испробовать вин.
— Почему ты сразу не сказал? — спросил Аристотель Танатос. — Впрочем, боюсь, сейчас не настоящая дегустация. Пьянство. Запомни, пожалуйста: дегустация вин — серьезное дело на полный рабочий день. — И направился вперед Эдвина из уборной, бросив полкроны на поднос служителю, повел его по широкому пролету пологой лестницы с водянисто-податливым ковром и сверкающими перилами. |