— Можно, — буркнула женщина и нехотя посторонилась ровно настолько, чтобы Данилов смог бы протиснуться мимо нее.

Именно так — не войти, а протиснуться. Мужчину Данилов слегка подвинул бы плечом, расширяя пространство, а тут пришлось протискиваться боком. Грудь у женщины, кстати говоря, была вполне себе ничего, упругой.

В ординаторской на разложенном и покрытом изрядно смятой простыней диване сидел мужчина лет сорока — сорока пяти. Наружность у мужчины была интеллигентной — тонкие черты лица, высокий лоб, плавно переходящий в начинающую лысину, очки в элегантной оправе, элегантная бородка в стиле девятнадцатого века — только вот взгляд из-под дымчатых стекол был недружелюбным, каким-то быдловатым и портил все впечатление.

Мужчина был одет в такую же зеленую пижаму, что и женщина. На спинке стула, придвинутого к письменному столу, лежали два белых халата. На другом стуле, что был ближе к дивану, стояла пластиковая пепельница, доверху набитая окурками.

К такому натюрморту полагалась еще как минимум одна пустая винная бутылка, но бутылки Данилов не углядел ни на столе, ни на полу, ни в корзине для мусора.

— Если вы насчет консультации, то ждите, пока придет Максимушкин, — сказал недружелюбный интеллигент, окидывая Данилова взглядом с головы до ног. — И вообще, что это за манеры — ломиться в запертую дверь? Вы из какого отделения?

— Из этого, — ответил Данилов, оглядывая ординаторскую в поисках третьего, свободного стула и так и не найдя его. — Я новый врач, Владимир Александрович Данилов.

Женщина взяла со стула один из халатов, тот, что поменьше, и молча вышла.

— Мира, промой Шашкину катетер! — крикнул ей вслед мужчина и встал с дивана. — Новый врач, значит?

«Долго до тебя доходит, однако», — подумал Данилов, которого начал раздражать оказанный ему прием.

— Ну, давайте знакомиться. Владимир Александрович, значит? А я, представьте себе, тоже Александрович, только не Владимир, а Ростислав. Кочерыжкин Ростислав Александрович.

Рукопожатие у Кочерыжкина оказалась оригинальным — вложил в руку Данилову три пальца, указательный, средний и безымянный, позволил пожать и убрал.

— Врач высшей категории, — со значением добавил Кочерыжкин. — Причем врач потомственный, в пятом поколении.

«Мудак и индюк, — классифицировал коллегу Данилов. — Нет, лучше так — мудаковатый индюк. Отряд приматы, вид гомо сапиенс, подвид индюк мудаковатый. Вот-вот, в самую точку!»

— Вы из каких Кочерыжкиных будете? — спросил он, старательно пряча усмешку. — Из тех, которые в родстве с князьями Белосельско-Белозерскими или из тех, что с Юсуповыми?

Нормальный человек, по мнению Данилова, должен был рассмеяться в ответ на подобный вопрос, дураку полагалось обидеться, но Ростислав Александрович не сделал ни первого, ни второго. Он вздохнул и с заметным сожалением ответил:

— Мы сами по себе Кочерыжкины, у нас род не дворянский, а купеческо-профессорский. Между прочим, прадед мой, Петр Ростиславович, стоял у истоков медицинского факультета в Нижегородском университете…

«„Стоял у истоков медицинского факультета“ — это круто, — оценил Данилов. — И сказано красиво. Одно дело „работать“ или „участвовать в создании“ и совсем другое „стоять у истоков“. Как там у Пушкина: „На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…“ Ну, волны не истоки, а все равно впечатляет».

— Я вижу, что вы уже познакомились! — в ординаторскую вошел начальник отделения.