Боруса покачал головой и сверкнул усталой академической улыбкой.

– Нет, Доктор, я думаю, вам просто следует признать, что у ваших любимчиков нет ни капли такта.

Само собой, хитрец кардинал подгадал свой последний выпад таким образом, чтобы протесты Доктора совпали с прибытием лучевого передатчика в нужное место. Воздух снаружи пахнул августовскими холодами. Стены были обложены древним камнем – будто в какой то безумной ванной комнате: ни намека на тепло, уют и дружелюбие.

Все трое пассажиров шагнули в большую матричную камеру. Именно здесь бродили бесплотные души умерших Повелителей Времени, жаждущие дать отпор своим потомкам. Отпор проявлялся в приглушенном, но все же различимом неумолчном шепоте. Матрица содержала в себе все накопленное знание Повелителей Времени, экстрагированное из душ недавно ушедших. Тавтологически выражаясь, душам более всего по душе было сулить всему живому беды и разрушения, но, поскольку галлифрейское общество всяких перемен чуралось (тем более, таких радикальных, как беды и разрушения), здешним призракам не оставалось ничего иного, кроме простого беспредметного ворчания.

Техники суетились кругом – утомленные люди со страдальческими лицами вечных объектов сплетен. Хмуро зазвенел где то вдалеке колокол.

Романа спускалась в большую матричную камеру лишь однажды, вместе с школьной экскурсией. Тогда они шли четким строем, и им велели не трогать мертвых родственников – ее шестидесятилетнему «я» (ребенку по меркам галлифрейцев) атмосфера показалась уж очень нездоровой. У нее не находилось подходящих для описания слов до тех самых пор, пока Доктор не показал ей руины собора, оставшиеся после одной некогда благородной цивилизации. Собор был домом Бога, верно предрекшего уничтожение планеты. Теперь же, когда Армагеддон миновал, в атмосфере руин считывалась горечь человека, который оказался совершенно прав, но которому теперь было решительно нечем похвастать.

Вернувшись в Матрицу с Доктором, Романа больше не чувствовала той оторопи.

– Ужасное место, – только и сказала она.

Доктор аж светился от счастья:

– Вот именно! Ужасно недружелюбное, не так ли?

– Попрошу чуточку почтения! Перед вами – вершина достижений Галлифрея! – Тут даже флегматичный кардинал повысил голос, но кто то из его предков шикнул на него.

Доктор провел пальцем по древним компьютерным банкам.

– Здесь не так уж и много пыли, правда? – заметил он, и Романа подумала, что по его меркам тут, само собой, похвастать было нечем .

Доктор смотрел, как Боруса расхаживает по архиву, сыпля распоряжениями. Он в задумчивости пожевал губу. Ладно, допустим, он препоручил Галлифрей этому боровику, но откуда это странное влажное чувство в душе? Уж не ревность ли это? Ведь одно дело – оставить последнюю сливу на тарелке, потому что она вам не нравится, и совсем другое – обнаружить, что кто то обгрыз ее до косточки и прикарманил вдобавок тарелку. Нет, со старика кардинала определенно нужно было отряхнуть спесь.

Что то стукнулось о ногу Доктора. Он посмотрел вниз.

– К 9! – просиял он.

Пес робот завилял хвостом.

– Хозяин! – объявил он с интонацией, в которой без труда читалось «ну и где ты все это время был?»

Доктор прищурился – просто чтобы убедиться, что это тот самый К 9; ведь где то на Галлифрее по сей день обитала более ранняя версия пса вместе с предыдущей спутницей Доктора, грозной амазонкой Лилой, наверняка и сейчас бегавшей по здешним бежевым пустыням с вечно хмурым лицом в наряде из тряпок, позаимствованных у мойщика окон.

Романа погладила пса по стальным ушам.

– Ну как, разведал что нибудь?

– Установил надежную портальную связь с Усиленной Панотропной Сетью.

– Хороший мальчик, К 9! – Романа потерла оловянный нос робота.