— Сифилис — вряд ли, но тоже что-то заразное, — обозлилась я от таких воспоминаний. — Показаться???

— Вечером приезжай! — безаппеляционно велела маменька, — тогда и покажешься.

— Не, мамочка, я не могу, говорю ж — заразное. Я сейчас лицо сфотографирую и тебе на почту пришлю, увидишь, ладно?

И я быстренько отключилась. Ха! — вечером! Вечером у меня волдырей на коже не будет. Я быстренько сфотографировалась телефоном и с него же отправила снимок матери на электронную почту. У нее точно такой же аппарат, и пользоваться она им умеет в совершенстве, я неделю потратила на ее обучение.

Через пару минут, решив что мать уже налюбовалась на снимок, я собралась ей перезванивать, однако телефон запиликал и определитель загрузил на дисплей фото матери. Я на ее рабочий номер поставила снимок, изображающий ее на работе. Сухонькая, с седоватым пучком классная дама с указкой около исписанной мелом доски и вечно поджатыми губами.

— Манечка, — озадаченным тоном начала она. — Что это с тобой?

— Да вот, маменька, говорю ж болею, — скорбным тоном проговорила я.

— Ветрянка, что ли?

— Наверно, — пожала я плечами.

— Очень заразно! — задумчиво прокомментировала она.

— Мам, — решила я ковать железо, пока горячо. — Тут у Наташи Березняковой небольшие проблемы, а детей она мне оставила. Только я болею, и мне надо куда-то их пристроить, еще заражу. Можно я их тебе привезу?

— Березнякова? — сухо спросила мать. — Это когда ж она успела тебе детей-то отдать, если она в тюрьме сидит?

— А ты откуда знаешь? — ахнула я.

— Да уж знаю. В общем, детей отдай ее родителям, а сама лечись. Поняла меня?

— Поняла, — уныло ответила я и отключилась.

Душу мою затопила безмерная жалость к Мультику. Бедная она, бедная…

Стоило сесть в тюрьму — и вот оно, никому до нее дела нет. Матушка конечно не показатель, но тем не менее.

Тяжко вздохнув, я снова принялась тыкать в кнопки телефона — узнавать, когда у Насти кончаются уроки. Как ни крути, а девчонки теперь на мне. Доброжелательная тетенька из школы тем временем мне сказала, что у третьего «гэ» уроки заканчиваются почти в четыре. Катёнка забирать в шесть.

Я посидела немного, раздумывая, что делать, потом завела машину и поехала домой. Там я с размаху упала на кровать и горько заревела.

Я страшно боялась того, что я все-таки вампир. Потому что это не жизнь. Потому что я помнила, как Кайгородов не хотел меня пить, но это было сильнее его. А ведь у меня дома — безвинная малышня.

И я помнила, что писала Алена. Смерть — единственное лекарство для упыря.

Для меня…

Страшней всего было предчувствие ужасного будущего. Я не знала, как протекает эта болезнь. Когда я потеряю человеческий облик? Когда я до дрожи захочу крови? И что этому предшествует? Что?

В какой-то момент я вскочила с кровати и принялась метаться по квартире, как загнанный зверь.