И, иногда папа совершал кое-какие «отцовские» поступки. Однажды он случайно заглянул и увидел, как Шарлотту одевают и как она учится ходить. Он даже пригласил фотографа, чтобы сфотографировать его «трех» дочерей, но в основном папа относился к Шарлотте как опекун.

Спустя месяц после маминой кончины, я вернулась в школу. Там все еще работала мисс Уолкер, и она была очень удивлена, как это мне удалось не отстать в учебе. А через несколько месяцев я уже работала рядом с ней, обучая детей младших классов и выступая в качестве ее помощника. Эмили больше не посещала школу и ни ее, ни папу не интересовало, чем я там занималась.

Но все внезапно закончилось, когда Шарлотте было уже два года. За обедом папа объявил, что ему придется отпустить миссис Кларк.

– Мы больше не можем себе этого позволить, – объявил он. – Лилиан, теперь ты, Эмили и Вера будете присматривать за Шарлоттой.

– А как же моя работа в школе, папа? Я хотела стать учительницей?

– Это придется прервать на некоторое время, – сказал он. – Пока все не встанет на свои места.

Но я знала, что этого никогда не будет. Папу больше не интересовал бизнес, и он проводил время за выпивкой или карточной игрой. За несколько месяцев он постарел как за несколько лет. В его волосах появилась седина, подбородок и щеки обвисли, под глазами появились темные круги и мешки.

Он начал распродавать наши богатые южные поля, а то, что не распродал – сдал в аренду и довольствовался этим ничтожным доходом. Но не успев получить эти деньги, папа тут же проигрывал их в карты.

Ни Эмили, ни я не знали, в какой безнадежной ситуации находятся наши дела, пока однажды папа, вернувшись поздно вечером домой после игры в карты и пьяной вечеринки, прошел в свою комнату. Немного погодя нас с Эмили разбудил пистолетный выстрел, эхом разнесшийся по дому. Кровь застыла у меня в жилах, сердце бешено забилось. Я вскочила и прислушалась. Кругом была мертвая тишина. Я накинула халат, одела шлепанцы и, выбежав из комнаты, наткнулась в коридоре на Эмили.

– Что это было? – спросила я.

– Это внизу, – отвечала она. По взгляду Эмили было видно, что случилось что-то недоброе, и мы обе бросились вниз по ступенькам. Эмили держала в руках свечу, потому что мы не зажигали свет внизу, когда ложились спать.

Дрожащий луч света выбивался из открытой двери.

Мое сердце глухо билось. Мы обнаружили папу, сгорбившегося на кушетке с дымящим пистолетом в руках. Он был жив и даже не ранен. Папа хотел свести счеты с жизнью, но в последний момент убрал дуло пистолета от виска и выстрелил в стену.

– В чем дело? Что случилось, папа? – спросила Эмили. – Почему ты сидишь здесь с пистолетом в руках?

– Я хочу умереть. Как только я соберусь с силами, попробую снова, – жалобно сказал он.

– Ты не можешь так поступить, – резко сказала Эмили, вырвав у него пистолет. – Самоубийство – это грех. Помни заповедь: Не убий.

Папа поднял на нее жалкий взгляд. Я никогда не видела его таким слабым и поверженным.

– Ты еще не знаешь, что я наделал, Эмили, не знаешь.

– Тогда скажи мне.

– Я проиграл Мидоуз в карты. Я потерял свое фамильное наследство, – стонал он. – Мидоуз выиграл человек по фамилии Катлер. Он даже не фермер. Он управляющий отеля на побережье.

Папа взглянул на меня, и несмотря на то, что он сделал со мной и мамой, я чувствовала к нему только жалость.

– Я это сделал, Лилиан, – сказал он.