Когда я уходила из кухни Симы, там царило тихое отчаянье. Отец Фрэйдл, сгорбившись от горя, привалился к буфету. Сима и Нетти, которой я позвонила сразу после дачи показаний, сидели за кухонным столом и мяли в руках по полотенцу, периодически прикладывая их то к носу, то к глазам. Самые младшие братья Фрэйдл забились в угол кухни. Сара сидела на стуле рядом с матерью, дрожа и рыдая, и держала ее за руку. Старшие мальчики с бледными лицами и мокрыми от слез глазами молча стояли по стенам.

Добравшись до дома, я открыла дверь и бросилась вверх по лестнице. Питер сидел в кресле-качалке и кормил Исаака из бутылочки. Руби смотрела телевизор.

— Джулиет! Где тебя носит? Уже почти четыре часа! Я тут чуть с ума не сошел! — вскричал Питер.

Я кинулась к нему, уселась на пол и положила голову ему на колени, рядом с теплым Исааком. Ребенок оторвался от соски, зажал в кулачке прядь моих волос и запихнул ее в рот. И тут я разрыдалась.

Питер погладил меня по голове.

— Что случилось, дорогая? Что с тобой?

Икнув, я выпрямилась и бросила взгляд на Руби. Та настолько увлеклась танцующим на экране фиолетовым динозавром, что даже не заметила моих слез.

— Фрэйдл мертва, — прошептала я.

Похоже, Питер не удивился.

— Этого я и боялся, — пробормотал он. — Что с ней случилось?

— Не знаю, Питер. Ее тело нашла я, — снова прошептала я.

Он посмотрел на меня, широко открыв глаза и рот от удивления.

Я начала рассказывать, как нашла тело бедной Фрэйдл в морозильнике.

— А что такое кухня-Песах? — прервал меня он.

— На Песах нельзя есть хлеб, только мацу. Настоящие ортодоксы не станут даже готовить мацу в кухне, где хоть раз пекли дрожжевой хлеб. Поэтому для пасхальной еды есть отдельная кухня. Они никогда не приносят туда ничего некошерного, чтобы ее не осквернить.

— Ого, — выдохнул Питер.

Несколько минут мы оба молчали, размышляя о том, какому ужасному осквернению подверглась кошерная кухня Финкельштейнов.

Я продолжила рассказ:

— Когда я зашла в гараж, то услышала шум холодильника. Это показалось странным. Вряд ли в холодильнике могло что-то лежать: до Песах еще несколько месяцев. Тогда я подошла и открыла крышку… — тут я снова зарыдала.

— Эй! Чего ты плачешь? — закричала Руби, тут же оторвавшись от Барни.

Я быстро вытерла глаза.

— Ничего страшного, моя сладкая. Просто устала, — я повернулась к Питеру. — Чем ты поишь ребенка? — с подозрением спросила я.

— Молочной смесью.

— Что?

— Джулиет, тебя не было, а он тут сходил с ума. В холодильнике грудного молока тоже не оказалось. Вот я и нашел молочную смесь, которую нам дали в больнице в качестве рекламного образца. Кажется, Исааку даже понравилось.

Я пожала плечами — слишком вымоталась за сегодняшний день, чтобы спорить. Да и чего еще ожидать от Питера! Он не разделял моей убежденности в том, что нашего младенца ни в коем случае нельзя пичкать вредными молочными смесями. Да и я сама не совсем понимала, почему для меня это так принципиально. Я взяла Исаака у Питера и устроилась с ним на диване. Пока я доставала грудь, малыш отчаянно ерзал. Наконец удовлетворенно вздохнул и принялся сосать.

— Да, чуть не забыл, — сказал Питер.