Он сделал широкий дирижерский жест дирижеру, который сделал широкий дирижерский жест оркестру, и оркестр в полном составе сыграл всего одну ноту. Эту:

Дряхлая старушка, стоявшая перед Эдгаром, спросила:

– Что это было? Я ничего не слышала, я глуха как пень. И люди сказали:

– Е. Е. Они сыграли Е. Ноту Е.

– Ну, тогда всё в порядке, – сказала старушка. – Меня зовут Дорин, так что мне можно идти.

И она ушла, а вместе с ней и многие другие. Эдгар не понимал, что происходит. Он заговорил с низеньким толстым мужчиной, который жевал что-то похожее на длинные черные шнурки:

– Я совершенно ничего не понимаю.

– Все довольно просто, – ответил мужчина, продолжая жевать. – Тот, у кого имя начинается не с буквы Е, уходит. Просто берет и уходит. Меня зовут Эдвард, поэтому я не ушел. Слушай дальше.

Оркестр опять заиграл. На этот раз прозвучали две ноты:

– Значит, я остаюсь, – сказал мужчина. – Е и D, а меня зовут Эдвард. – Тебя-то как звать, сынок? – Эдгар ответил. – Стало быть, и ты остаешься.

Теперь оркестр сыграл три ноты. Площадь быстро пустела, и уходившие облегченно улыбались. Три ноты были такие:

– E, D и G, – сказал жующий мужчина. – То есть я ухожу, раз меня зовут Эдвард, то есть E, D и W. Как, ты сказал, твое имя? – Эдгар повторил. – Значит, E, D и G – как раз то, что они сыграли. До свидания, удачи тебе.

И он пошел прочь, жуя свои черные шнурки (наверно, лакричные), которые свисали у него изо рта и болтались на ветру. На площади почти никого не осталось, но туристы все еще щелкали фотоаппаратами. Эдгар окликнул молодого человека, стоящего метрах в ста от него:

– Как вас зовут, сэр?

– Меня? – спросил молодой человек. – Эдгбастон, вот как меня зовут. А того вон – я его хорошо знаю, мы с ним едим свиные ножки в одной закусочной на улице святого Евсевия, вкусно и недорого, – того зовут Эдгвер. Эдгвер Такервуд – язык сломаешь. Его родители, знаешь ли, очень любили ездить на автобусе. Ну вот, теперь-то мы узнаем, теперь-то мы все узнаем.

Дирижер взмахнул палочкой, и оркестр под грохот барабанов прогремел:

Эдгвер Такервуд мрачно читал обрывок старой газеты. Он был очень похож на мистера Гладстона из Эдембургского Ревю. Услышав свое имя, он обернулся, кивнул и пошел прочь, а Эдгбастон за ним следом. Все уходили, и Эдгар тоже решил уйти. Но клоун ринулся к нему, крича:

– Ты разве не слышал музыку? Е, и D, и G, и А. Ты напоминаешь юношу, который к ней идеально подходит. Как тебя зовут?

Эдгар назвал свое имя. Клоун тут же проорал его на всю площадь, и раздался громкий шум ликования, а оркестр грянул туш. Клоун вопил:

– Эдгар! Эдгар! – И зеваки на краю площади, и туристы в окнах со своими фотоаппаратами тоже закричали:

– Эдгар!

На площадь въехала повозка с хором девочек, запряженная парой лошадей; оркестр заиграл новую мелодию, написанную, вероятно, специально для Эдгара, а девочки, очень хорошенькие, сладкозвучно запели:

Пока девочки пели, Эдгара осыпали самыми прекрасными и душистыми цветами всех оттенков Эркманово – Эридановой радуги – мальпаке, лоренцо, элия, ессей, уильямс, эспландиан, пифагор. Затем он почувствовал, как его поднимают на сильные плечи и неизвестно куда уносят люди в белых спортивных костюмах. Он закричал дурачившемуся клоуну:

– Куда?! Куда?! Куда?!

Но никто ему не ответил – разве что оркестр, который разразился очень странными бурными вариациями на основе первых четырех букв его имени (попробуйте сыграть это на пианино, или электрооргане, или эсприелле, если они у вас есть.