«Мне велели написать сочинение, — прочла я, — на тему „Жизнь на Острове“. Мисс Хоумер сказала, что я не выйду отсюда, пока не закончу его. Но я никакого сочинения писать не буду. А напишу вот что. Это мои секреты, и ей я ничего не покажу. Она хочет, чтобы я писала про крабов и медуз, про приливы и ландшафты, но мне до этого дела нет. Я напишу о НИХ и о СЕБЕ, говорить об этом я не могу, не с кем. Забавно будет все это написать, а потом когда-нибудь перечитать и вспомнить все-все. Отец меня ненавидит. И всегда ненавидел. Мачеха тоже не любит. Никто не любит, кроме Малышки, а та еще совсем маленькая и глупая. Мачеха Малышку любит. Мне она говорит: „Посмотри на свою сестричку. Ну не прелесть ли!“ А я говорю: „Она мне сводная сестра. Значит, не настоящая. Это хорошо. Не надо мне глупого младенца в сестры“. Малышка орет, требует все чего-то, а потом улыбается, как получит, и все приходят и твердят, какая она славная да хорошая, хотя она орала и ныла еще минуту назад. Наверное, я тоже была маленькой. Не помню. Мной уж точно не восхищались!»

"Прочла, что я написала вместо сочинения для мисс Хоумер. Смеялась так, что решила продолжать. И все вспоминаю, как ее перекосило, когда она увидела, что сочинения нет. Стала орать. «Я не знаю, кто из тебя вырастет!» Все ОНИ так думают, по лицам их вижу — «Кто из меня вырастет?» Конечно, я скверная и вредная, но могу быть и хорошей. Тогда они говорят: «Тихоня она, но в тихом омуте…» Хочу видеть отца. А он даже смотреть на меня не хочет, хотя иногда на Малышку смотрит. Вот на нее даже он смотрит. Наверное, дело все в моей маме. Я думаю… потому он меня не любит, что ее не любил. И наоборот — ее не любил из-за меня. А мама умерла. Мне семь лет было. Помню, что случилось это как раз перед моим днем рождения — и все забыли о нем. О дне рождения. Она теперь на кладбище. Я иногда хожу туда. И плачу там, и плачу, и плачу, потому что она меня любила, а я даже не знала об этом, пока она не умерла и не оказалось, что никто меня больше не любит Мисс Хоумер не любит. И нянька не любит Все говорят, я «плохо кончу» с таким норовом и такими фокусами. А мама мне всегда подарки дарила, и дарила много. Наверное, она хотела, чтобы я думала, будто это все мне дарят что-то. А один подарок всегда был неизвестно от кого. Я ей говорила, скажи, а она не говорила. А потом она умерла, и подарков не стало. Никаких. Значит, это ее подарки были. Она умерла, а я стала совсем скверной. Я такие гадости делаю. Например, высыпала на пол краску для волос у мисс Хоумер, о которой она никому не говорила, что мажется ей. А я высыпала. Потом мачеха появилась, стало мне жить получше. Но ненадолго. Мачеха велела им одевать меня в белое вышитое платьице, дала мне ленточку на голову голубую Но мне надо было ходить к отцу, разговаривать с ним, а я-то знаю, что меня он не любит, и терпел только потому, что мачеха просила об этом. А потом вот Малышка родилась, все около нее забегали, а я уже совсем никому не нужна. Мачеха только Малышкой занимается, перестала отца просить, чтобы он любил меня.

О Боже, ну и глупость. Ну что я пишу то, о чем давно уже знаю?"

Дальше в блокноте были только пустые страницы, кроме одной, где она решала какие-то примеры и в самом низу написала «Арифметику ненавижу».

Блокнот я положила обратно в стол. Писать Эсмеральде расхотелось.

Я сидела на веслах, Яго — напротив. Мы собирались плыть на лодке на Остров Птиц, который он мечтал показать мне. От Острова Келлевэев это было совсем недалеко, и Яго сказал, что эта поездка будет мне хорошей практикой.

День был изумительный, прозрачное спокойное море больше походило на озеро, поверхность воды переливалась жемчужным блеском, тем самым, который так восхитил меня еще в первые дни.

— Сейчас лучшее время года, — сказал Яго, — пока октябрьские ветры не задули.