Он молча поцеловал меня.

Я даже рада была, что он ушел, потому что сейчас, обессиленная и физически, и душевно, я не могла бы скрыть своих эмоций. После такого происшествия вряд ли это удалось бы кому-нибудь.

Чуть позже меня навестила Гвеннол.

— Неприятное переживание тебе досталось, — сказала она, — а ты ведь еще и плохо плаваешь, да?

— Откуда ты знаешь?

— Ты сама говорила. Меня мама плавать учила специально. Она говорит, что, живя на Острове посреди моря, без этого нельзя.

— Мне крепко повезло.

— Ты, наверное, родилась в рубашке.

— Хочется верить.

— Ну, впредь ты будешь осторожнее, не так ли?

— Я просто не могла и предположить, что такое случится! Разве пришло бы мне в голову, что «Эллен» может дать течь?

— Такое может случиться с любой лодкой. А «Эллен», кстати, так и не видно нигде. Наверное, болтается где-то в море. Если налетит шквал, ее сразу разобьет в щепки. А потом где-нибудь прибой вынесет обломок с буквами «Эллен»…

— И люди будут думать — кто же была эта Эллен?

— Они поймут, что это название лодки, раз перед ними ее обломок.

Холод отчуждения между нами все еще ощущался, хотя мы обе делали вид, что его нет. Мне показалось, что Гвеннол очень хотела спросить, виделась ли я еще с Майклом Хайдроком. Она, безусловно, хотела узнать, как я провела день в его компании, после которого он лично привез меня на Остров. Я была уверена, что Дженифрай тогда заметила нас, а потом сообщила об этом дочери. Но спросить о чем-либо Гвеннол так и не решилась. Разлад в наших с ней отношениях был довольно глубок, так что нам обеим разговор давался с трудом, и Гвеннол очень скоро ушла.

После нее вскоре появилась Дженифрай, с печатью тревоги и озабоченностью на лице.

— Как ты чувствуешь себя, Эллен? — спросила ига. — Господи, мы все испереживались! Я просто глазам не поверила, когда появился Яго с тобой на руках. На какое-то мгновение я подумала, жива ли ты?

— Я живучая, — сказала я, — со мной не так-то просто справиться.

— Это утешает, — ответила Дженифрай. — Я принесла тебе особое питье. Это настой трав и кореньев, говорят, он очень хорош после нервных потрясений. Моя старая няня всегда поила меня им, когда считала, что это мне необходимо.

— Спасибо, вы так заботитесь обо мне.

— Тогда выпей. Сама не поверишь, как быстро тебе полегчает.

Я взяла у нее стакан и, подняв на секунду глаза, вдруг увидела ее лицо… и содрогнулась: выражение его было таким же, как тогда, в зеркале, ночью.

— Не могу я сейчас ничего пить, — вырвалось у меня, — мне нехорошо.

— Тебе сразу будет легче.

— Потом, — решительно сказала я и поставила стакан на столик у изголовья.

Дженифрай вздохнула.

— Уверяю тебя, это питье поможет тебе.

— Я устала, — пробормотала я и сделала вид, что засыпаю, хотя через полуприкрытые веки продолжала следить за ее лицом. Она молча смотрела на меня.

— Хорошо, оставь стакан у себя. Но не забудь потом выпить его. Обязательно.

С сонным видом я кивнула. Она тихо вышла из комнаты. Я лежала, прислушиваясь.

Ее вкрадчивость и какая-то скрытая напряженность настораживали меня с первой минуты нашего знакомства. Почти неслышные ее шаги стихли. Я села, взяла стакан и понюхала темную жидкость. Пряный аромат трав нельзя было назвать неприятным. Я поднесла стакан к губам. И внезапно будто рядом услышала хрипловатый голос старухи Тэсси: «Остерегайся!»

Почему я вдруг вспомнила о старой вещунье? Мысли путались в голове, сказывалась усталость, стресс, так что здраво рассуждать я была не в состоянии.