Павел Тетеря побледнел. Кинулся на пол к стулу.

— Смилуйся, гетман. Все стулья были крепкие.

Богдан увидал напряженные лица полковников. Лаврин Капуста, прищуря глаза, смотрел на Тетерю.

— Ох-ха-ха-ха! — схватившись за живот, зашелся в смехе Богдан, полковники оттаяли вмиг, захохотали, тыча пальцем на Тетерю, который, вспотев, как мышь, все еще разглядывал обломки стула.

— Идемте, панове, в церковь к присяге! — сказал Богдан. — У польского короля много бумажных заверений, а на деле всегда другое. Доверимся слову московского царя.

На соборной площади к Богдану с кружкой горилки подошел немировский атаман Куйка.

— Выпей, гетман! Все гуляют, один ты не пьян.

— Хорошее ли дело мы учинили, казак? — спросил Богдан.

— А ты сам погляди. У всех нынче праздник!

— Слава Богу! Я рад, что вымолил у царя милости взять два разных двора под одну надежную крышу.

— То Украина, истекшая кровью, царя умолила, — сказал Куйка, — а ты, гетман, тоже молодец. Коли ты с Москвой, то и мы все с тобой. Выпей!

— Не могу, Куйка! Иду к царской присяге.

— С Богом, гетман! Тогда я за тебя выпью! Будь здоров, гетман! — и Куйка единым духом опорожнил посудину.

Приводил к присяге Хмельницкого, Выговского и всех полковников по чиновной книге архимандрит Прохор.

После присяги в съезжей избе всем присягнувшим выдали богатое государево жалованье, а гетману вручили знамя, булаву, ферязь и шапку.

Уже на следующий день, получив от Хмельницкого роспись всех ста семидесяти семи городов Войска Запорожского, боярин послал в эти города людей своего посольства, чтоб они привели к присяге всех их жителей.

Сам Бутурлин 14 января 1654 года отправился в древний Киев.

Пока посольство жило в Переяславе, полковники по одному, по двое наведывались к царскому боярину, и каждый просил дать ему грамоту на его маетности. И не только просили, но и стращали. Особенно старался Иван Выговский. Пришел он к Василию Васильевичу Бутурлину с войсковым судьей Богдановичем, с Тетерей и еще с тремя полковниками.

— Ты, боярин, приехал от царя с полной мочью, — сказал послу Выговский, — и, значит, можешь дать нам письма за своими подписями о вольностях казацких и о правах на маетности. Иначе полковникам нечего показать в своих полках. Если же ты, боярин, таких писем не дашь, то вашим стольникам и дворянам в города ехать незачем. У людей в городах от вашей присяги будет одно только сомнение. Да и страшно ныне по нашим дорогам ездить. Гетману прислали письма, что татары наступают.

Царский посол, однако, был тверд, и пришлось казацкой старшине положиться на государеву волю.

У старшины свое на уме, у простых казаков свое.

Встретили Бутурлина казаки в десяти верстах от Киева, у кого был конь, тот и поехал.

Перед Золотыми воротами за городским валом посольство приветствовали киевский митрополит Сильвестр Косов, черниговский епископ Зосима, печерский архимандрит Иосиф Тризна. Речь посольству говорил сам митрополит. И сказал он:

— Целует вас в лице моем он, Владимир, великий князь русский, целует вас светлый апостол Андрей Первозванный, целуют вас Антоний и Феодосии, преподобные отцы печерские. Целуем и мы со всем освященным собором. Целуя и любя, взываем: войдите в дом Бога нашего на наследное седалище благочестивых великих князей русских!

Красиво говорил Сильвестр Косов. Сам отслужил молебен в Софийском соборе, но даже с лица спал и посерел, когда московский боярин спросил его, как школяра:

— Гетман Богдан Хмельницкий и все Войско Запорожское многажды били челом великому государю, чтобы принял их под государеву высокую руку, а ты, митрополит, почему никогда челом государю о том не бил, писем не писал и царской милости себе не поискивал?

— О челобитиях гетмана и всего Войска Запорожского я не ведал, — ответил через силу митрополит.