А самое главное — по-прежнему существует требование слепого повиновения, и людям приходится подчиняться. Так ведь, бо-ши?

Старый учитель письма и чтения судорожно глотнул, закивал головой.

Гийюй хотел что-то сказать, но раздумал и только махнул рукой, давая Сяо знак продолжать. Тот повиновался с заметной неохотой.

— Чжао Гао, — понуро вспоминал он, — имея после заговора в Шацю большое влияние на нового государя, посоветовал ему истребить всех его братьев и ближайших родственников. Государь послушался. Ввели новые законы, по жестокости своей превысившие даже старые. Людей казнили публично и разрывали на части прилюдно. Во всех уголках империи свирепствовали юйши, инспектирующие чиновники, их уши торчали из каждой щели. За провинности и просто за неосторожное слово налагались страшные наказания, как-то: обрезание носа, разрубание коленных суставов, вырывание ребер, разрывание лошадьми, четвертование, разрубание по поясу. Счастлив был тот, кого просто обезглавливали. По дорогам гнали нескончаемые толпы осужденных, которые, по обычаю, были одеты в красные рубища, обриты, закованы в кангу и железные ошейники. Налоги возросли в двадцать раз. Жители разорялись, в великом множестве попадали в долговое рабство, ими торговали наравне со скотом. Народ плакал на рынках и дорогах… Горько мне было при виде этих страшных бед, всеобщего разорения и упадка государства. И тогда я решился и, обратись лицом к северу, почтительно напомнил молодому государю предание о Фу Юэ. Этим я задел чешуйки на шее дракона, и меня сослали на каторгу…

— Кто этот Фу Юэ, о котором ты говоришь? — спросил Бальгур.

— О, это очень древняя история, — оживился Сяо. Теперь его глаза не казались подслеповатыми. В них засияла радость. — Тысячу лет назад в стране Инь жил царь У Дин. Однажды во сне к нему явился человек, назвавший себя Юэ. И человек этот говорил мудрое. Наутро У Дин призвал к себе всех своих чиновников и ученых, но не было среди них никого, кто походил бы на мудреца Юэ. Тогда царь приказал разыскать этого человека. После долгих поисков его нашли среди каторжников в местности Фу. У Дин долго говорил с ним, испытывая его мудрость, и понял, что перед ним тот, кто приходил к нему во сне. Тогда царь поставил его своим советником. Рассказывают, после этого царство Инь сделалось сильным и процветающим. Мудрецов и честных людей перестали ссылать на каторгу. Народ зажил счастливо, без страха. Так пишут в древних книгах…

Сяо умолк и, неохотно отрешаясь от старины, вернулся к нынешним бедам:

— О, что я изведал на строительстве Долгой стены! Рассказ мой об этом исторг бы слезы из камня вечности — нефрита, был бы долог, как та проклятая стена, и горек, как „Сказание скорби и гнева“ великого Цай Юаня!.. Но не легче был и мой путь к избавлению после того, как мне и еще нескольким несчастным удалось бежать. Мы скитались по бескрайним степям, питаясь червями и травой, несъедобной даже для верблюдов. Умирая от жажды, слизывали по утрам росу с холодных камней. А как страшна пустыня! Воистину прав был великий Цай Юань, сказавший… — тут Сяо, закрыв глаза и мерно раскачиваясь взад-вперед, затянул речитативом:

На последнем слове он всхлипнул, уткнулся лицом в ладони и окаменел. Молчали и князья, со вниманием выслушавшие до конца стихи великого поэта, которые бывший учитель мгновенно перелагал на хуннский язык. Некоторое время в юрте стояла тишина. Потом Бальгур, кашлянув, спросил:

— Этот человек, которого ты трижды назвал великим, он — жив?

Сяо медленно — словно бы с трудом приходя в себя — отнял от лица ладони и ответил не сразу:

— Нет, мудрый князь. Великий Цай Юань бросился в реку Мило и утонул, не в силах выносить зрелища народных бедствий и страданий.