— Очень рад, — выдавил из себя Кент. — Весьма вам за это признателен.

— Но если бы вы и умерли, я бы не очень испугалась.

— Да?!

Кент подоткнул под себя подушки и устроился повыше. В каких только передрягах он не бывал! И какие потрясения ему пришлось пережить! Но с таким он сталкивался впервые. Он не мог оторвать взгляда от темно-синих глаз незнакомки; язык его онемел, мысли путались. Глаза эти, спокойные и прекрасные, не выражали никакого волнения. И Кент понял, что девушка говорит правду. Даже роскошные ресницы ее не дрогнули бы, отдай он Богу душу тут же, прямо у нее на глазах. Это было убийственно.

На какую-то долю секунды потрясенное его сознание испытало что-то похожее на неприязнь, но это чувство быстро прошло. В следующее мгновение он подумал, что это, в сущности, его собственная философия жизни, что девушка просто демонстрирует ему, какая это малость — жизнь, и как дешево она стоит, и не нужно грустить, глядя на догорающую свечу. Это не было ее философией, просто — очаровательная детская непосредственность.

Неожиданно, как будто под влиянием минутного порыва, так плохо согласующегося с ее безразличием к нему, девушка протянула руку и положила ее на лоб Кенту. Новое потрясение! Это не был жест врача, но легкое прикосновение мягкой прохладной ладони, от которого по телу его пробежала приятная дрожь, принесшая успокоение. Прикосновение было мгновенным, после чего, сцепив тонкие пальцы, девушка опустила руки на колени.

— Жара нет, — сказала она. — Почему вы решили, что умираете?

Кент объяснил, что происходит у него внутри. Он был совершенно сбит с толку: все выходило совсем не так, как он предполагал вначале. Казалось естественным, что он и его посетительница начнут с того, что представятся друг другу, после чего Кенту будет отведена роль благожелательного дознавателя. Несмотря на все рассказы О'Коннора, Кент не ожидал, что девушка окажется такой красивой. Он не думал, что глаза ее так прекрасны, ресницы — такие длинные, а прикосновение ее руки вызывает такое приятное волнение. И теперь, вместо того чтобы спросить как ее зовут, и осведомиться о цели ее визита, он, как идиот, разъяснял ей тонкости анатомии, рассуждая об аорте и мешке аневризмы. Кент закончил свои объяснения раньше, чем до него дошла вся абсурдность ситуации. Ему стало смешно. Даже находясь при смерти, Кент не утратил способности видеть смешную сторону вещей. Это поразило его не менее, чем красота девушки или ее наивная непосредственность.

Она смотрела на Кента, и в глазах ее светился все тот же загадочный невысказанный вопрос. Вдруг она увидела, что Кент смеется прямо ей в лицо.

— Как забавно! Просто чрезвычайно! Мисс… мисс…

— Маретт, — закончила она, видя, что он замялся.

— Как это забавно, мисс Маретт.

— Не мисс Маретт, — поправила девушка. — Просто Маретт.

— Я говорю, смешно, — снова начал Кент. — Понимаете, помирать здесь вовсе не так приятно, как вам, может быть, кажется. Я вот вчера как раз подумал, что хорошо было бы, если бы тут, рядом со мной, была женщина, чтобы она мне посочувствовала как-нибудь, знаете, попробовала облегчить мое положение, сказала бы, что ли, что ей меня жаль. И вот Господь услышал меня и пришли вы. Только все выглядит так, будто вы тут сами себе назначили свидание и желаете посмотреть, как это бывает, когда человек отдает концы.

И снова искорка блеснула в темно-синих глазах девушки. Она, видимо, уже закончила изучать его, и Кент видел, что на лице ее, прежде бледном, начал появляться румянец.

— Я знаю, как это бывает, — заверила она Кента.