|
Правда, со сбрендившими это срабатывает не всегда. А сейчас, похоже, как раз такой случай. — Допустим, что это несправедливо, — сказал Паз. — Но вот что любопытно, Эммилу. Большинство людей боится смерти. Она кивнула и что-то пробормотала. — А вы разве нет? — Мне довелось там побывать. Ничего особенно страшного. — Тогда чего вы боитесь, Эммилу? Подскажите, пожалуйста. Войдите в мое положение: я не могу угрожать вам, если не знаю, что пугает вас больше всего. Ее губы изогнулись в легкой улыбке. — Ой, знаете, я хоть и кажусь храброй, но сама не больно-то смелая. Убегать да прятаться больше по мне, чем лезть на рожон. Но вы вряд ли можете застращать меня тем, чего я боюсь. — А давайте попробуем. Что это? — Вы верите в душу? — произнесла она почти шепотом, опустив голову. Паз услышал, как женщина-детектив перевернула страницу журнала. Он затруднялся сказать, во что он верит, а во что — нет, но ему показалось, что сейчас правильнее ответить «да». — Тогда вы можете понять, что я боюсь за свою душу. Я боюсь, что меня отволокут в ад. — Вас преследуют демоны, да? Она медленно подняла голову и посмотрела на него. — Нет. Их взгляды встретились. Паз увидел, что маленькие зрачки расширились, закрыв голубизну радужной оболочки, а потом стали еще шире, вобрав в себя и белки, и лицо, и всю комнату. Он узрел перед собой смертельную красоту разверзнутого ада, притягательная сила которого заставила события его жизни завертеться в голове, как будто стрелка внутреннего нравственного компаса превратилась в ветряк… Паз вскочил, отбросив стул. Женщина-детектив оторвалась от журнала, на ее круглом лице появилось недоумевающее выражение. Он боялся, что не справится с подступившей тошнотой и полностью потеряет контроль над происходящим. Тьма, окаймленная багрянцем, смыкалась вокруг, и через этот туннель мрака он смотрел вниз, на лицо подозреваемой, впрочем, снова ставшее вполне обычным. «Это посттравматический стресс», — внушал себе Паз. Он ведь читал о таком синдроме. Отголосок той истории с вуду, всплывающей в ночных кошмарах. Конечно, сумасшествие почти заразно, а разговор с этой чокнутой о дьяволах и аде всколыхнул всю ту африканскую жуть, с которой он сталкивался раньше. — С вами все в порядке, детектив? — спросила женщина. — Все нормально, — отозвался Паз. Он достал носовой платок, вытер лицо и заставил себя снова посмотреть на нее. Она тем временем вновь обрела печальный облик Пресвятой Девы. — Значит, вы беспокоитесь о своей душе. Что ж, я не раз слышал, будто исповедь — а признание, это ведь и есть исповедь — очищает душу. — Да, это верно. — Она глубоко вздохнула. — Ну ладно. — Что «ладно»? — Я признаюсь. — Хорошо. Вы сделаете полное признание, и государственный обвинитель его учтет… — Это меня не интересует, — прервала его Эммилу. — Я делаю то, что было велено. — Кем? — Святой, я же вам говорила. Я должна была простить и покаяться. — В убийстве? Она раздраженно помотала головой. — Нет, я не убивала аль-Мувалида. Я уже говорила вам об этом. Я имела в виду, покаяться в моих прочих грехах и преступлениях. Паз передвинул к ней стопку бумаги и шариковую ручку, но она к ним не прикоснулась. |
