|
Напряжение мгновенно исчезло. Толпа жителей издала дикий крик, а воины чужака по его жесту подняли копья и прокричали королевское приветствие Баджудху. Ливия знала, что кем бы ни был этот человек, он должен быть могущественным в этих диких краях, если король бакала Баджудх поднялся, чтобы приветствовать его. А могущество означало военный престиж — потому что насилие было единственным, что уважали эти свирепые народы. С этого момента Ливия стояла, приклеившись глазами к щелке в стене, и следила за чужестранцем. Его воины смешались с людьми бакала, они танцевали, пировали, потягивали пиво. Сам он, вместе с несколькими своими военачальниками, сидел с Баджудхом и вождями бакала, скрестив ноги, на циновках, жадно поглощая еду и питье. Она видела, как он вместе с другими запускал руки глубоко в горшки с едой, видела как он погружал морду в сосуд с пивом, из которого пил и Баджудх. Но тем не менее, она заметила, что ему оказывали уважение как королю. Поскольку для него не было табурета, Баджудх отказался от своего тоже и сидел теперь на циновке со своим гостем. Когда принесли новый кувшин пива, король бакала едва отхлебнул оттуда и передал его белому человеку. Власть! Вся эта церемониальная учтивость указывала на власть — силу — престиж! Ливия задрожала от волнения, когда в его голове начал формироваться захватывающий дух план. Она следила за белым человеком с болезненным напряжением, отмечая каждую деталь его внешности. Он был высоким; ни ростом, ни массой его не превосходили многие из черных великанов. Он двигался с гибкой проворностью большой пантеры. Когда костер осветил его голубые глаза, они вспыхнули синим пламенем. Высоко завязанные сандалии охраняли его ноги, а с широкого пояса свисал меч в кожаных ножнах. Его внешность была чужая и незнакомая; Ливия никогда не видела похожих людей, но она и не пыталась определить его место среди народов человечества. Достаточно было того, что у него была белая кожа. Проходили часы, и постепенно рев пирушки затих, поскольку мужчины и женщины погрузились в пьяный сон. Наконец Баджудх встал, едва не упав, и поднял руки, не столько как знак закончить празднество, сколько как символ того, что он сдается в соревновании по количеству съеденного и выпитого, споткнулся и был подхвачен своими воинами, которые и отнесли его в его хижину. Белый человек тоже поднялся в ничуть не лучшем виде, очевидно из-за того невероятного количества пива, которое он выпил огромными глотками, и был препровожден в хижину для гостей теми из вождей бакала, которые были в состоянии удержаться на ногах. Он исчез в хижине и Ливия заметила, как дюжина его воинов заняла свои места вокруг сооружения с копьями наготове. Очевидно, чужестранец не хотел рисковать, заводя дружбу с Баджудхом. Ливия бросила взгляд на деревню, которая отдаленно напоминала Ночь Суда из-за разбросанных по улицам фигур пьяных. Она знала, что мужчины в полной готовности к бою охраняют внешние подходы, но единственными бодрствующими людьми, которых она увидела внутри деревни, были вооруженные копьями воины вокруг хижины чужестранца — а некоторые из них тоже начинали клонить головы и опираться на свои копья. Сердце ее стучало как молоток, когда она проскользнула к задней стене своей тюрьмы и вышла в дверь, пройдя мимо храпящего охранника, которого Баджудх поставил охранять ее. Тенью цвета слоновой кости она проскользнула через пространство, разделяющее ее хижину и хижину чужестранца. Она подползла к задней стене этой хижины на четвереньках. Здесь на корточках сидел черный великан, уронив украшенную перьями голову себе на колени. Она пробралась мимо него к стене хижины. Ее сначала держали в заточении именно в этой хижине и узкое отверстие в стене, спрятанное свисающей циновкой, представляло ее слабую жалкую попытку побега. Она нашла отверстие, повернулась боком и, выгнувшись своим гибким телом, прыгнула внутрь, оттолкнув внутреннюю циновку в сторону. |
