Впрочем, к тому времени Кукушке уже почти исполнилось тринадцать.

Прихлебатели тоже жевали и слушали – старательно нагоняя на лица скуку, им это было нелегко, потому что из-под наигранного равнодушия так и лезла привычная ухмылка. Линка Рыболов, ближайшая Кукушкина подруга, что-то шептала ему сзади на ухо; Кукушка кивал. Когда Ждан закончил петь, Кукушка вытащил изо рта белый комочек жвачки – но пульнул его не в Ждана, как ожидали многие, а в классную доску.

К налипшему шарику сразу же добавилось еще пять или шесть – доска сделалась похожей на звездное небо, а Ждан просиял, потому что Кукушкин жест означал для него амнистию…

Во всяком случае, так ему показалось.

Перед самым звонком дежурные поспешно очистили доску и убрали валяющиеся в проходах фантики; оставшиеся три урока минули без происшествий, разве что Ждан отличился, напросившись на ответ по географии и получив заслуженную пятерку…

А после уроков все тот же Глеб Погасий зачем-то подошел к Ждану прощаться. И прощался долго и проникновенно, так, что именинник смутился; когда Глеб отошел, в последний раз хлопнув Ждана по плечу – на спине у того остался наклеенный липкой лентой листок бумаги.

Линка Рыболов спряталась за шкаф, зажала рот руками и зашлась в беззвучной смеховой конвульсии.

Прочие отводили взгляд. Кто-то хихикнул – и сразу сник под Кукушкиным взглядом; Ждан почуял неладное, но не понял, откуда беда. Именинное настроение еще не померкло, еще верил, глупенький, что Кукушку можно подкупить четырьмя шоколадными конфетами…

Те, кто не желал принимать участие в шутке – в основном девчонки – поспешно смылись. Прочие копались в портфелях, ожидая, пока уйдет Ждан, чтобы сразу же выйти следом.

Влад разглядел табличку, когда Ждал был уже в дверях. Коротенькое гадкое слово, означавшее пожирателя какашек, снабжено было подробной чернильной иллюстрацией – как именно, где и кем эта трапеза совершается.

Влад не первый год учился в одном классе с Кукушкой и умел разговаривать не только по-человечески, но и на хлестком «кукушкином» языке – однако его чуть на стошнило. Он узнал руку Линки Рыболов – та не раз брала призы на каких-то конкурсах юных художников…

Ждан брел по длинному школьному вестибюлю; Владу вдруг страшно захотелось, чтобы по дороге ему встретился кто-то из учителей. Чтобы заметил белую бумажку на черной школьной курточке – и отлепил ее от сгорбленной спины именинника.

А потом последует нудный «воспитательный» час, нотации и выяснения, и Ждан, опять оказавшийся в центре всеобщего издевательского внимания, будет сидеть, втянув голову в плечи (он ведь старается не плакать на людях!). А Глеб Погасий снова будет объяснять, что от этого мальчика воняет, а Линка Рыболов, красивая девчонка с почти сформировавшейся фигурой, будет хлопать длинными ресницами и отпускать реплики, будто оправдываясь, и полкласса будет валиться под парты от смеха…

Нет. Пусть лучше Ждан придет домой (через три длинных улицы) и, сняв куртку, сам обнаружит на спине своей художественную нашлепку. Никто не увидит его лица – если рядом не окажется матери или сестер. Потом соберутся гости – взрослые приятели Ждановых родителей, будут громко пить за его здоровье, а Ждан запрется в своей комнате…

Влад вдруг ясно понял, что на месте Ждана в такой ситуации просто лег бы и умер. Вот околел бы от стыда и унижения – под здравицы пьяных гостей, доносящиеся из-за тонкой стены…

Школьный вестибюль был пуст – младшеклассники давно разошлись, старшие были уже на седьмом уроке. На расстоянии двадцати шагов за Жданом следовали, давя смех, Кукушкины прихлебатели.