5

Утро туманное, утро седое; всего-то конец августа на дворе, а белые клочья по всему кладбищу стелются, за ограды, памятники да стелы цепляются. В низинах туман так густо разлит, что лишь верхушки надгробий да крестов из белой ваты торчат.

Идет Иван главной аллеей, помахивает сумкой с саперной лопаткой да топором, у Кати позаимствованными.

Неожиданно откуда-то спереди, из молочного марева, выплывает высокий визжащий звук. Еще мгновение – и два слепых электрических конуса скользят по лицу Зарубина. Нарастает визг, выплывают из белого марева расплывчатые желтые пятна.

Остановился Иван: что это?

6

По главной аллее Дмитровского кладбища медленно катит тяжелый «Урал». Обыкновенный «Урал», каких сотни. Но то, что позади кабины возвышается, сразу на себя внимание обращает: эдакий гибрид маленькой высоковольтной мачты и зенитного пулемета. Но это так только в густом тумане кажется. А если присмотреться хорошенько, сразу ясно становится, что оборудован грузовик небольшим механизмом вроде подъемного крана.

В кузове – трое. Ежатся от холодка утреннего, курят, на ладони красные хукают, перебрасываются ленивым матерком.

В кабине «Урала» – еще двое.

На водительском месте – молодой крепкий мужик в потертой кожанке. Нерусский мужик, сразу видно: лицо смуглое, волосы черные, нос крючковатый. Цепким взглядом впереди себя вперился, силится сквозь туман перспективу аллеи кладбищенской рассмотреть. Лишь изредка сквозь зубы цедит, к соседу не оборачиваясь:

– Долго эщо?

Рядом с водилой – куцый, невыразительный мужчинка с красными слюнявыми губами. Смотрит на водилу-кавказца подобострастно, преданно, с собачьей ласковостью.

– Еще метров пятьдесят, – пыхтит похмельно, дыша перегаром и чесноком. – Ну и туманище – ни хрена не видать!

– Слыш, Валык, а ты спьяну ашыбыться нэ мог? – крючконосый ему, не оборачиваясь.

– Да что ты! Еще на прошлой неделе памятник этот засек. Дважды ходил, измерял… А главное, родственников у покойников этих никого не осталось!

Сообщил ханыга о родственниках, кашлянул и отвернулся – как человек, который не слишком убедительно врет.

Плывет огромная машина в тумане, противотуманными фарами дорогу освещая. Лежат волосатые клешни кавказца-водилы на руле. А Валик Кучинский – это он рядом сидит, тот самый любитель халявы, который вчера вечером так некстати Ивана Зарубина опознал, – все время головой по сторонам вертит.

Мало кто в нашем городе знает о побочном промысле Валика.

Даже в ментовке, где он добровольным стукачом подвизается, и то не догадываются. Да и сам Кучинский о своем маленьком промысле распространяться не желает, потому как за такие дела у нас побить могут, и даже до смерти. А промысел этот такой: в свободное от работы время (а оно все свободное) лазит Кучинский по городским кладбищам, выискивает могилы бесхозные с надгробьями побогаче. А отыскав что-нибудь подходящее, бежит на Климовку, в дагестанскую фирму «Ритуал», и докладывает: мол, отыскал классный памятник белого мрамора, могила запущена. Дагестанцы, по своим каналам родственников покойника пробив, отправляются на кладбище и оценивают находку, после чего отстегивают следопыту за наводку.

Вертит Кучинский головой быстро-быстро, будто она у него на шарнирах.

– Стоп, стоп! Приехали! – радостно.