И тогда над ним также смеялись. Но те дни пришли и ушли.

А он по-прежнему работал здесь.

Нынешнее заблуждение процесса обучения заключалось в том, что факты и даты не нужны, что ученикам вместо «информации» необходимо усваивать «концепции», и Нортон был полон решимости переждать и эту тенденцию, остаться в школе, продолжать работать в качестве председателя отделения до тех пор пока и это не пройдет.

И всё же…

Он с тоской посмотрел в окно. Наверное, в воздухе пахнет дымом из каминов. Легкий ветерок, налетающий на деревья, наверное, холодный и свежий.

Сделав над собой усилие, Нортон сосредоточился на уроке.

Как ни больно ему было в этом признаться, на самом деле в последнее время его мысли начинали блуждать гораздо чаще, чем прежде. Нельзя сказать, что он впал в старческий маразм и потерял способность концентрировать внимание. Нет, дело было в другом. Просто теперь у него изменились приоритеты. Умом Нортон по-прежнему считал, что на первом месте для него стоит работа, однако его эмоциональные потребности менялись. Он уже больше не получал прежнего удовлетворения от преподавания. Все чаще он ловил себя на том, что ему хочется удовлетворить более простые, более приземленные желания.

Реалии пожилого возраста.

Нортон бросил взгляд на часы над доской. Урок подходил к концу, поэтому учитель коротко рассказал о нацистских экспериментах и докторе Менгеле, что, как обычно, вызвало заметное повышение внимания со стороны учеников.

Как всегда, Нортон постарался изложить информацию в исторической перспективе, придать ей какой-то контекст, произвести на учеников впечатление, продемонстрировать им, почему эта тема так важна. Заставить их думать.

– Последствия этого мы продолжаем наблюдать и по сей день, – сказал Нортон. – Эксперименты, проводившиеся нацистами над людьми, какими бы чудовищными они ни были, дали ценную научную информацию, которая в настоящее время может использоваться для благих целей. И это дилемма. Являются ли эти знания запятнанными вследствие того, каким путем они были получены? Многие полагают, что из зла никогда не получится ничего хорошего, и признание научной ценности этой информации косвенно оправдывает деяния нацистов. Другие уверены, что знания являются знаниями, и сами по себе они не могут быть ни плохими, ни хорошими, а метод, каким они были получены, не имеет никакого отношения к их ценности. Есть и те, кто считает, что если зло принесло хоть какую-то пользу, значит, все эти жертвы погибли не напрасно. Это очень сложный вопрос, и на него нет простого ответа.

Прозвенел звонок.

– Подумайте над этим в выходные. Возможно, вам предстоит написать сочинение. – Нортон улыбнулся, увидев, как ученики, собиравшие книги и тетради, застонали, услышав его слова. – И желаю вам хорошо отдохнуть.

– Отдыхаем мы всегда хорошо! – крикнул Грег Васс, бросаясь к двери.

Когда Нортон вышел из школы, погода по-прежнему была прекрасная, и он направился напрямик через футбольное поле к Пятой улице. В конце поля на полосе травы вдоль забора, отделяющего территорию школы от улицы, увидел вереницу огромных рыжих муравьев, марширующих от отверстия в земле к брошенному пакету из-под бутербродов, и остановился понаблюдать за ними. Было что-то ироничное в том, что муравьи, эти нацисты царства насекомых, наиболее часто подвергались геноциду. Мухи и комары, пауки и жуки обыкновенно убивались поодиночке; но муравьев давили или травили ядом сотнями, тысячами за раз – одним ударом уничтожались целые колонии.

Нортон нахмурился, вспоминая один случай из детства. Как-то раз они с соседской девчонкой подожгли муравейник, облив его керосином и бросив спичку, а затем смотрели, как в языках пламени корчатся и обугливаются маленькие тельца.