Глава 15

Дожди и грусть. — Город. — Времена года. — Ваня болеет. — Страшный праздник. — В чужом доме. — Побег. — По стрелке компаса. — Всё пропало! — Последний мышонок. — Фомы поёт и пляшет. — Ваня дома.

В конце августа зарядили дожди. Ваня целыми днями сидел у окна и грустно глядел на улицу. Дождевые капли, монотонно шурша, шлёпались на плотные глянцевые листья сирени, скатывались вниз и разбивались о поверхность большой грязной лужи, что разлилась посреди двора за неделю непогоды. Сонный конюх выходил во двор и, ёжась от сырости, начинал копать ржавой лопатой канавку, чтобы отвести со двора воду. Земля здесь была каменистой, работа шла плохо. Конюх сплёвывал, бормотал что-то под нос и жалобно поглядывал на тёплый дом, откуда его только что выгнали. Неожиданно из конюшни вырвался жеребёнок Кибитка, сын Красавы. Наверное плохо закрыли стойло, вот он и вырвался. Оказавшись на воле жеребёнок принялся радостно носиться по двору, брызгаясь грязью, радостно повизгивая и размахивая смешной мочалкой хвоста. Следом из конюшни неторопливо вышла Красава, оглянулась, понюхала землю, лужу и застыла на месте, задумчиво глядя на падающие капли и временами поводя ушами. Конюх бросил лопату и, поддерживая руками сползающие штаны, стал загонять Кибитку обратно.

— А ну, шелупонь, пошёл на место! Вот я тебя! — покрикивал он, едва удерживаясь на разъезжающихся ногах.

Но Кибитка и не думал возвращаться в полумрак стойла, решив, что с ним играют, он радостно верещал, подражая ржанию, и продолжал носиться по двору. Его копытца сочно чавкали по грязи, брызги летели во все стороны, жеребёнок был счастлив. С горем пополам загнав беглеца в стойло, конюх постоял немного посреди двора, похожий на мокрое пугало, почесал затылок, явно соображая стоит ли работать дальше, вяло ковырнул последний раз землю, потом швырнул лопату в кусты и отправился к кухарке Наталье просить водки.

— Плесни чуток, хозяйка. Уработался. До заглотков промёрз. Налей напёрсточек, — услышал Ваня из кухни его дрожащий голос.

— Да ты ж её пить не можешь. Говорил, воротит тебя с неё.

Конюх покряхтел и нехотя ответил:

— Верно воротит. Только ты всё равно плесни, Бог милостив, вдруг да не своротит.

Послышалось звяканье, шумный выдох.

— Тьфу ты пропасть, опять нейдёт… Опять… Да что ж это, родненькие мои, а?.. — раздался через секунду плачущий голос конюха.

— Ты чего это тут расплевался? — возмутилась Наталья. — Я ему выпить поднесла, а он мало того, что брезгует, да ещё и плюётся. Вот я тебя ухватом-то! Пошёл отсель.

— Натаха, миленькая, что ж это деется на белом свете? — чуть не рыдал несчастный. — Последнюю радость отняли…

— Иди, иди отсель. Нечего тут…

— Ладно, ладно, ухожу, голуба, ухожу. Это ж надо месяц водки в рот взять не могу! Что ж за напасть такая?..

Хлопнула входная дверь и вскоре сгорбленная щуплая фигурка конюха, равнодушная к дождю и холоду, прошмыгнула мимо Ваниного окна в конюшню. Ваня вспомнил калдырь-траву, Красаву, Кусая, свою нечаянную поездку в дальний лес, тихо вздохнул.

Дождь монотонно постукивал по стеклу. Ване было грустно. Со стороны улицы на подоконник вскочил вымокший до последней шерстинки Голявка. Ткнулся в стекло серым носом. Ваня спешно приоткрыл окно. Мохнатое существо с готовностью юркнуло в домашнее тепло.

— Спасибо, — промурлыкал садовый, встряхнулся и полез под кровать. Вскоре оттуда донеслось тихое сопение — Голявка вылизывал свою шубу.

— Пришёл, — донеслось из стены сонное недовольное ворчание Фомы.