Ветер трепал ее волосы. Миллионы точек давили на нее и на них со всех

сторон, пытаясь сбросить ее с Гэвина. Дэлайла держалась, крича на них, летающих в темном, как ночь, небе.

Давал и Вани подползли к ним, обхватили руками Гэвина и клялись, перекрикивая призраков:

 – Мы не отдадим его вам.

 – Вы его не получите.

И посреди этого холода и воплей, посреди вида их ужасных истерзанных

«лиц», Дэлайлу пронзило осознание, словно дуновение тепла: «Они не могут

так меня по-настоящему ранить». Ее порезы были от вещей, которыми они

бросались, а не от самих призраков. Без своего Дома они были ничем.

Небо пошло рябью и тут же просветлело, и вслед за легким напряжением в

ее груди и щелчком в ушах мир вздрогнул и затих.

Стало так тихо, словно их закрыли в герметичную банку. На уши давила

тишина, она расширялась и расширялась, пока мир вокруг не треснул, и

вернулся ветер, шелестящий сухими ветками вишневого дерева. Вернулся

аромат весны, земли и травы у них под ногами, смешиваясь с запахом горелого

дерева и сломанного бетона. Гэвин посмотрел на дом, и Дэлайла проследила за

его взглядом.

Тот едва стоял, с кровли свисали гвозди, штукатурка отделилась от стен

длинными полосами до самой земли. Окна были разбиты, крыльцо почти

обвалилось. Казалось, дом подхватил ураган и бросил во двор.

Он выглядел совершенно безжизненным.

Гэвин повернулся и посмотрел на маму, и лицо его исказилось.

Дэлайла закрыла глаза, рухнула на Гэвина, и больше не открывала их, пока

солнце не проникло в окно, а чья-то нежная рука не разбудила ее

прикосновением.

Глава тридцатая

Он

Она была такой смелой. Он насчитал семнадцать швов только на ее лице, но когда она открыла глаза и увидела его, на ее лице не было ни паники, ни

страха. Только облегчение.

Она медленно села, посмотрела по сторонам и оглядела его одежду:

хлопковую пижаму.

– Мы в больнице, – объяснил он. – Они привезли нас сюда после… ну, всего.

Хотя его память о прошедших полутора днях была смесью изображений, охваченной страхом и потрясением, Гэвин помнил, что пришлось приложить

немало терпения и усилия, тихих подбадриваний, чтобы разделить их с

Дэлайлой вчера, после того как они уложили его маму в машину скорой

помощи, и та уехала. То, как он цеплялся за Дэлайлу, было одним из немногих

воспоминаний, которые его сознание запомнило среди вспышек света, криков

репортеров от безумного открытия.

Он помнил, как просил фельдшера оставить его с Дэлайлой в машине

скорой помощи.

Помнил, как после часа суматохи, приезда полиции, пожарных и

парамедиков, какая-то женщина – Гейл – пришла специально, чтобы

поддержать его. Все сразу поняли: Гэвин всегда верил, что он был в Доме один.

Но это было не так: там же была заточена его мама, едва живая, в потайной

комнате рядом с его.

Гейл обнимала его, уверяя и обещая, что никто не заберет от него Дэлайлу.

Из-за своей истерики он должен был чувствовать стыд, если бы не

отвлекающее ощущение першения в груди и покалывания по всей спине.

Но благодаря нежным уговорам Гейл и родителям Дэлайлы, стоявшими

поодаль в потрясении и молчании, Гэвин дал наконец перевязать его сломанную

руку, пока они грузили потерявшую сознание Дэлайлу в отдельную машину

скорой помощи.

– И после всего  этого я отключилась? – ужаснувшись, спросила она.

По его губам скользнула легкая улыбка.

– Я бы сказал, это было лучшее время для обморока. И я хочу

поблагодарить тебя, что ты не отключилась раньше.