Гэвин налил молоко в два стакана.

– Ага. Или с бутербродом.

Дэлайла взяла печенье, и обнаружила, что оно еще теплое.

– С ума сойти, – заметила она.

Гэвин рассмеялся и сел рядом с ней, запихав печенье целиком в рот и

ответив:

– Наверное.

– И всегда так было?

– Да, сколько себя помню, – Гэвин встал, и они направились в столовую, где

он взял блокнот из стопки возле двери. – Думаю, я нарисую тебя здесь возле

Пианино, – сказал он скорее себе, чем ей. – В этой комнате лучше всего падает

свет.

Дэлайла с трудом заставляла себя не отвлекаться на него с блокнотом, на

его пальцы с темным куском угля. Он сел рядом с ней и открыл пустую

страницу.

– Посмотри на меня, – попросил он тихим голосом с легкой хрипотцой, словно уже провел пальцами по ее обнаженной спине.

Взглянув ему в лицо, Дэлайла почувствовала, как ее сердце сжалось в

груди.

– Ты такая красивая, – произнес он, разглядывая ее рот, потом опустил

взгляд и начал рисовать с изгиба ее нижней губы.

Ее «Спасибо» прозвучало сдавленно и едва слышно.

– Интересно, как мне удалось заполучить такую красивую девушку, –

пробормотал он, изучая ее взглядом и рисуя овал ее лица.

В комнате стало холодно, но Гэвин этого словно не замечал, и Дэлайла

списала это на свое воображение.

«Хватит, – сказала она себе. – Ты ведешь себя по-детски».

– Знаю, что у тебя был друг, когда нам было по одиннадцать. До того как

меня отправили отсюда учиться. Но сколько вообще людей было в твоей жизни?

– спросила она, глядя в окно.

Деревья, казалось, заглядывали в комнату, склонившись к окну. Лиловый

инжир и красные вишни закрывали доступ лучам солнца.

Гэвин пожал плечами, почесав щеку перепачканным углем пальцем. На

коже остался след, и Дэлайла протянула руку вытереть его, пока он отвечал:

– Наверное, еще двое.

– Разве это не странно? – она и сама понимала, как это странно. Она

вообще не видела здесь ничего нормального. На миг Дэлайла захотела, чтобы ее

восторг вернулся. Ей захотелось снова полюбить этот дом.

Но Гэвин вслух не ответил. Он только кивнул, погрузившись в рисование и

сосредоточившись на ее подбородке.

– И тебе  никогда не было одиноко?

В этот раз она была уверена, что это не ее воображение, и в комнате точно

похолодало. Даже Гэвин взглянул на потолок и на стены, тихо сказав:

– Иногда, да, из-за отсутствия людей, но мне всегда хватало общества Дома.

В комнате стало теплее. Но она все равно не смогла себя остановить от

следующего вопроса:

– А что  случится,  когда ты уйдешь?

Гэвин замер, забыв убрать крошки печенья из уголка рта.

– Уйду?

Дэлайла настороженно кивнула, почувствовав, будто стены начали давить

на нее. Но она уже разогналась, и остановить ее никто не мог. Она ощущала

себя отчасти злой, отчасти безрассудной. Может, мама в чем-то была права.

– О чем ты? – спросил он, глаза его округлились, словно предупреждая ее.

– Это ведь последний учебный год, – ответила она. Дэлайла взглянула на

окно и сглотнула, набираясь смелости продолжить. Все внутри сжалось. Может, ей специально хотелось проверить, не кажется ли ей все это. И хотя было не по

себе, она не смолчала: – Что будет в следующем году? Где ты будешь жить, когда будешь учиться в колледже, или когда женишься?

Комната остыла так быстро, что ее дыхание превратилось в облачко пара.