Она очень медленно слизывала сладкую глазурь с пальца, и Мелвин подумал: я готов продать свою душу, только чтобы ее палец стал моим членом…
Поддразнивание закончилось. Она снова наклонилась, поставила коробку на место, и в этот момент из-за ее ягодиц выглянул крошечный кусочек лобкового хохолка. Она схватила бутылку «Херши» и, воткнув в нее соломинку, начала потягивать.
— Разве он не слишком насыщенный? — спросил он, поджав губы.
— У меня низкий уровень сахара в крови. К тому же это чертовски вкусно.
— Ты не боишься растолстеть от него?
Она отрицательно покачала головой.
— У меня отличный метаболизм. Я пью пару таких в день и не набираю ни грамма.
Гвинет вернулась к своему обычному эгоцентричному, прохладному тону.
— Утром я собираюсь начать новую мозаику.
— Из птичьих костей, которые ты нашла сегодня? — спросил Мелвин, скорее потому, что поддержание некоторого рода беседы сохранит образ ее тела еще на мгновение.
— Да. К тому же я хочу завтра поискать их ещё. Это место… Просто восхитительно. Я чувствую себя здесь, как Моне в Живерни. Как Микеланджело, рисующий руку Бога на полотне Сикстинской капеллы.
Если бы эрекция Мелвина не горела так сильно, он бы упал на колени от смеха.
— Я рада, что ты чувствуешь себя лучше, чем раньше, — добавила она. — Ты был очень расстроен.
Мелвин ухмыльнулся, но просто сказал:
— О, теперь я в порядке, — потому что это было намного проще.
— Спокойной ночи, — пожелала ему Гвинет и пошла обратно по коридору, прихлебывая шоколадный сироп.
Она мне не нравится, понял Мелвин, смущенный своей эрекцией. Его сегодняшняя выходка заставила его почувствовать себя идиотом. Он попытался дать произошедшему объяснение… Но у него не получилось.
Усталость начала беспокоить его плечи. Он собирался немедленно вернуться в постель, но вдруг обернулся к гостиной, вспоминая мрачные галлюцинации.
Образ в куске фильма похож на призрака, — вспоминал он слова призрака. Глупо… Но странно. Леонард, режиссёр снафф-фильмов и убийца с топором якобы стал призраком в этом доме. Просто стресс и множество слухов разыграли подсознание. Вот и все, — подумал он. — Ничего страшного в этом нет. Это все цереброхимическая наука. Гормон мозга и синаптическая реактивность — процесс человеческого сознания и его способность вызывать воображение.
Он смотрел на картину пастбища, висящую над диваном. Зелёные пастбища ближе, чем ты думаешь… Он снял картину со стены, не зная о корнях импульса, побудивших сделать его это, и увидел, что она скрывала дыру в стене.
Из неё пошёл неприятный запах. Мелвин повесил картину обратно и пошёл спать.
Зернистая тьма сгустилась. Когда он закрыл глаза, его эрекция, казалось, пульсировала сильнее в каком-то либидинальном возражении. Она, как и галлюцинация Леонарда — требовала своего. Он попытался очернить свой разум, натянуть тяжелую драпировку на непрекращающийся образ голой Гвинет и увеличить все ее женские детали. Чем сильнее он сжимал глаза, тем внимательнее он видел каждую ее «часть», камера приближалась к каждому отдельному и восхитительному кусочку конфеты в коробке.
Господи, она мне даже не нравится! Почему мой разум так зациклился на ней? Почему не на Памеле Андерсон? Почему не на Пэрис Хилтон? У них же отличные тела! Или — ооо! — девушка из «Жизненной силы»? (Плохой фильм. Отличное тело!) Мелвин чувствовал слабость и отвращение к себе, когда понял, что спускает трусы. Он мог представить себе, как выглядел сейчас, распластавшийся на кровати посреди ночи со спущенными трусами, теребящий свой пенис. |