И все же день за днем соседи работали рядом с Джоном и Винсентом, приводили своих быков, чтобы помочь поднять поперечные балки. Орали от радости, когда основная часть работы была сделана, и опрокинули по сему поводу по стаканчику доброго старого рома. Город мог быть за тебя или против, но люди делали все, чтобы помочь соседу в трудную минуту. Даже старую дуру Маргарет Свифт, поднявшую британский флаг на шесте у своего дома, обслуживали вежливо, когда она заходила в одежную лавку. Хотя кое-кто в городе считал, что ей больше подошло бы пить деготь и плеваться перьями.

Сын Джона Винсент был настоящим помощником и в море, и в строительстве дома. Поэтому они уже вскоре должны были выехать из комнат, которые снимали в доме Ханны Кросби. Но от младшего, Айзека, — ему совсем недавно стукнуло десять — пользы было далеко не так много. Он и хотел бы помочь, но все-таки был еще ребенком, и к тому же он недавно нашел птенца черного дрозда, что занимало его целиком и полностью. Казалось, он был даже слишком занят и времени у него ни на что другое не оставалось. Прежде всего, ему нужно было каждый час кормить осиротевшего птенца измельченными червяками и крошками маисовой лепешки, а потом с кончика пальца капать воду прямо в птичий клювик. Айзек даже начал напевать что-то птенцу, будто тот был настоящим младенчиком. Он разговаривал с ним, когда думал, что никто не слышит.

— Дикое существо должно жить в дикой природе, — сказала Корал Хадли сыну.

Но все же ей было трудно отказать Айзеку хоть в чем-то. Она даже позволила ему тайком пронести любимца в комнаты, что семья снимала в пансионе у Кросби. И там он держал птенца в деревянной коробке рядом со своей кроватью.

Настоящей отрадой для Джона и его семьи было то, что на самом деле дом, который они строили, должен был стать фермой. Они подумывали о коровах и лошадях, а не о палтусе и луфаре; о скотине предсказуемой, а еще о большом, восхитительном и тоже предсказуемом пастбище вместо жестокого океана. И там у них будут изгороди, и амбар, и глубокий резервуар с холодной колодезной водой, и это будет единственная вода, с которой придется иметь дело сыновьям Джона. Ну разве что еще будет пруд в самом конце участка, там, где стрекозы по весне скользят над мальвами.

Джон Хадли начал вести разговоры о дойных коровах и об урожае. Его заворожила кормовая репа, и он все повторял, какая она морозостойкая, как легко ее выращивать даже на песчаных почвах. Люди в городе посмеивались над ним. Джон Хадли знал это и не обижался. За свою жизнь он напутешествовался вволю. Как-то раз он отправился вместе с Кросби на их шлюпе к острову Невис и провел там целое лето. Оттуда он привез изумруд для Корал — он думал, что этого ей хотелось больше всего на свете. Но она велела ему продать камень и купить землю. Она знала, что он хотел именно этого.

Корал была хорошей женщиной, а Джон был красивым мужчиной. Высокий, с темными волосами и глазами темнее волос, уроженец Корнуолла, такой же упертый, как и все мужчины оттуда. И все же гордыня не мешала ему пасти овец, чистить стойло или сажать кукурузу и репу, хоть это и означало постоянную и упорную битву с ежевикой и крапивой.

Тем не менее город, в котором он жил, был городом рыбаков. Так же как солдаты никогда не покидают свою страну после того, как похоронили там родных и близких, так и рыбаков звала к себе Северная Атлантика, служившая одновременно и домом, и кладбищем. Джон все еще был одним из них, по крайней мере пока. Если в этих краях человеку нужно заработать достаточно для того, чтобы купить изгороди, коров и репу, он знает, куда ему придется отправиться. Джон подсчитал, что это только с мая по июль, а потом все.