Марек Младший снова лег. Было холодно, но он понимал, что топора в руках ему не удержать. Птица металась внутри, и от ее метаний Марека Младшего трясло.

Сумерки опустились внезапно, будто кто-то снаружи погасил свет. Замерзающий на лету дождь обрушивался на окно равномерными волнами. Был бы хоть телевизор, подумал Марек Младший, распластавшись на кровати. Он не мог спать; несколько раз вставал ночью и пил воду из ведра; она была холодная, страшная. Его тело превращало ее в слезы, которые сами потекли вечером и не прекращались до утра. Они заливались в уши и щекотали шею. Под утро он на минуту задремал, а когда проснулся, первая мысль была — нет больше водки в баке для воды.

Он встал и справил малую нужду в кастрюлю. Принялся искать в ящиках веревку, но, так и не найдя, сорвал занавеску из старого вылинявшего ситца и вытянул из нее шнур, на котором она висела. Увидел за окном Имярека, тащившего свой велосипед в Руду. И вдруг Марек Младший ощутил блаженство; дождь на дворе наконец утих, и серый зимний свет сочился через все окна в дом. Птаха тоже притихла, а может быть, уже сдохла. Марек завязал на шнуре петлю и приладил ее к крюку у двери, на который мать когда-то вешала сковороды. Ему захотелось закурить, и он опять стал искать сигарету. Слышал шелест каждой бумажки, поскрипывание половиц, легкие удары о пол рассыпавшихся таблеток. Не нашел. И потому просто подошел к крюку, набросил петлю на шею и осел на пол. Почувствовал жуткую, незаслуженную боль в затылке. На мгновение шнур натянулся, а потом ослаб и сорвался с крюка. Марек Младший упал лицом вниз. Он не понимал, что случилось. Боль разлилась по всему телу, птаха снова разоралась. «Жил как свинья и помру свиньей», — сказал Марек Младший вслух, и в пустом доме это прозвучало как приглашение к разговору. Руки дрожали, когда он по новой крепил шнур к крюку — наматывал, завязывал и затягивал узлы. Петля теперь оказалась намного выше, чем прежде, правда не настолько, чтобы понадобился стул, но и не так низко, чтобы он мог сесть. Он всунул голову в петлю, секунду покачался на пятках взад-вперед, а потом резко повалился на пол. На этот раз боль оказалась настолько сильной, что у него помутнело в глазах. Рот судорожно глотал воздух, а ноги отчаянно искали опоры, хотя и против его воли. Он дергался, не понимая, что происходит, и вдруг его в секунду обуял такой ужас, что он обсикался. Глядел на свои ноги в рваных носках, как они брыкались, скользя в луже мочи. Сделаю это завтра, подумал еще с надеждой, но уже не мог найти опоры для тела. Рванулся вперед и попытался опереться на руки, но в тот же момент услышал в голове треск — да нет, гром, выстрел, взрыв. Хотел ухватиться за стену, но рука оставила на ней только грязный, влажный след. Тогда он замер, ибо еще надеялся, что все плохое пройдет стороной и не заденет его. Уткнулся взглядом в окно, и в голову пришла какая-то смутная, ускользающая мысль — что Имярек вернется. Затем светлый прямоугольник окна исчез.

СНЫ

В прошлом году я дала объявление в «Нижнесилезские биржевые ведомости» о том, что коллекционирую сны, но вскоре пожалела об этом, потому что люди пытались мне их продать. «Давайте обсудим стоимость, — писали они. — Предлагаю по двадцать злотых за штуку. Это честная цена». И я отказалась от своей затеи — чтобы не разориться на чужих снах. Испугалась, что будут придумывать их из желания подзаработать. Сны по своей природе не имеют с деньгами ничего общего.

Зато я нашла сайт в интернете, где люди помещают свои сны просто так, бесплатно. Каждое утро там появляются новые рассказы на разных языках. По непонятным мне причинам многие записывают свои сны для других, иноязычных, незнакомых людей. Возможно, желание рассказать сон такое же сильное, как чувство голода. Может быть, даже еще сильнее — у тех, кто до завтрака, едва проснувшись, включает компьютер и пишет: «Мне приснилось…» Потом и я набралась храбрости — отправила вначале небольшой, коротенький.