|
Все объято пламенем, и я чувствую приближенье свирепой польской хвори, что застит глаза красным туманом. Ибо взгляни – гибнет наше бедное обиталище!» Я видел яркий свет в западном окне своего кабинета и понимал, что разом лишился всех прежних удобств. Настал конец и келье прозрений, а с нею и магическому кристаллу, и священному столику, и канделябрам, и расписанному тайными символами покрывалу – все погибло в огне. А как же мои книги? Для того ли я столь ревностно собирал библиотеку, чтобы дать ей бесследно исчезнуть? Однако тут я вспомнил слова жены, услышанные мною в недавнем сне наяву: пускай начало мое в природе, конец должен быть в вечности. Нигде более не отыщешь нетленного града. И тогда с души моей спало тяжкое бремя.
«Я отрекаюсь от своих искусств», – сказал я Одри. «Сударь?» «Мой гомункулус, мои поиски новой жизни были иллюзией». Она поглядела на меня, ровным счетом ничего не поняв, так что я чуть отошел в сторону и обратился к земле и небу. «Духи моего отца и жены объяснили мне, что существует только одно истинное бессмертие. Победить время и слиться с вечностью можно лишь благодаря прозрению, или мечте. Мечта – единственное, что способно изменить жизнь». Я видел сей мир часто, но не с помощью веры и воображения; теперь же мне предстояло пуститься в новое путешествие. Тут я вновь заметил подбежавшего Филипа. «Все слуги собрались на дворе, сэр, – сказал он, – и пожар уже не причинит вреда ни одной живой душе». В глазах его блестели слезы, и он вытер их полотняным лоскутом. «Дым, – пояснил он, – проклятый дым». Затем подал мне тяжелый, искусно переплетенный том. «Я спас эту книгу, – сказал он. – Она лежала в светелке вашей жены». Я сразу узнал Библию, с которой жена не расставалась в продолжение всей болезни. И именно ей было суждено уцелеть! «А теперь, Филип, – произнеся, – окажи мне последнюю большую услугу». «О нет, сэр, не последнюю…» «Открой книгу, где захочешь, и опусти палец туда, куда тебе вздумается». Видя мою великую печаль, Филип не отважился перечить мне; залитый светом пламени, он угнездил книгу у себя на колене и открыл ее. «Я обучил тебя грамоте, – продолжал я. – Теперь прочти мне место, на которое лег твой палец». Он вытер рот грязным рукавом и, медля и запинаясь, наконец одолел выбранную фразу. «Тогда низведу тебя с отходящими в могилу к народу давно бывшему и помещу тебя в преисподних земли, в пустынях вечных, с отшедшими в могилу, чтобы ты не был более населен». Шум пожара уже немного утих, но к этому времени появилась приходская стража с приспособленьями для тушения пламени и бочонками воды. Филип закрыл книгу и, перекрикивая вопли и команды, сообщил мне: «Иезекииль. Слова пророка». Я взял у него Библию, повернулся спиной к гомону и пошел вниз, на берег. Там я опустил книгу в бегущую воду и в тот же миг понял, что должен уйти от этого дома на поиски более прочного очага. Огонь, пожравший мой кабинет и библиотеку, был уже почти затушен; объяснив Филипу, как следует позаботиться о других слугах, я миновал толпу и направился в свою конюшню на Тернмилл-лейн. Оседлав лошадь, я поехал через Финсбери-филдс, мимо оружейной у Св. Ботольфа, где льют пушки, но тут моей лошади стало так худо от попавшего к ней в легкие дыма, что я отправил ее с посыльным обратно в Кларкенуэлл, а сам зашагал пешком дальше на юг, в сторону реки. Читатель, здесь запечатлены отнюдь не праздные домыслы. Все, о чем пишу, я видел въяве и как на ладони, но если мое бедное стило где-нибудь и споткнется, вспомни в оправданье о том, сколь чудны и непостижимы картины, кои мне довелось лицезреть. |
