Она все пыталась ужалить меня своею дерзостью. «Ну, хватит молоть языком. Поди принеси мне книгу». Она не двинулась с места. «Разве я не хозяин в собственном доме?»

«Воля ваша».

«Так-то. А теперь отыщи мою книгу».

Смеясь, она встала с табурета, подошла к ларю, открыла его и, шутовски взмахнув рукою, протянула мне «Gesta Regum Britanniae» ; затем уселась рядом на ночной горшок с крышкой, дабы глядеть, как я читаю. Но мне не суждено было отдохнуть в мире. «Совсем забыла, – промолвила она спустя несколько минут. – У нас был гонец из больницы. Вашего батюшку все грызет лихорадка».

«Это пагубная хворь», – отвечал я, не переставая читать.

Протекло еще немного времени. «Так скажите мне, муженек. Не взглянуть ли нам на майский шест? После трапезы полезно прогуляться».

«Довольно!» Я отложил книгу, вышел в коридор и, желая облегчиться, кликнул прислугу с ночным горшком. Удалясь в маленькую комнатушку рядом с прихожей и напустив полный сосуд, я хотел было опорожнить его в окно (ибо как раз начался дождь), но тут запах моей мочи ударил мне в ноздри; я заметил в нем примесь сильного аромата, подобного аромату свежей корицы, и это сразу напомнило мне о выпитом после вчерашнего зрелища вине. Но теперь, когда оно растворилось и вновь сгустилось внутри меня, в нем стало больше силы; из него уже была удолена летучая субстанция, а после изгнания всей влаги оно обратилось бы в камень. А если изготовить из него сухой порошок, минеральное вещество, то не окажется ли возможным удобрять им почву – ведь говорят же люди, что человеческая моча идет ей на пользу, – и, будучи как следует очищен, не увеличит ли он урожаи тысячекратно? Здесь имелось нечто, достойное более пристального изучения, и я забрал горшок с собой в лабораторию, где намеревался провести дальнейшие опыты по возгонке и фиксации .

В алхимии я не какой-нибудь жалкий неофит, которому едва хватает денег на буковый уголь для своего горна; за эти годы я раздобыл или купил все необходимые принадлежности и вещества, и теперь мне ни к чему раскапывать мусорные кучи в поисках грязных образцов. Но я также не имею ничего общего и с хтонической магией прошлого, что некогда таилась по лесам и пещерам: то была пора ведьм и колдуний, гномов и сатиров, эльфийских подкидышей и чародеев, коим прислуживали инкубы, обитатели могил, адские колесницы, Бесхребетник и прочая нечисть, порождаемая ночным мраком. Какая слепота и невежество царили в старые времена, когда каждое бранное слово почиталось нами за обладающее дьявольской силой, а каждая бабья сказка за истину, когда мы верили, что прикосновенье ясеневой ветви вызывает у гадюки головокружение и что если легонько дотронуться до летучей мыши листиком вяза, она потеряет память! Однако все это пустяки, о коих я не сожалею. Воистину, в них можно даже заметить некий смысл, если, как говорится, взглянуть на них при свете – при том ярком свете, что является дорогою жизни и носителем эманации солнца и звезд.

Да, я не замшелый алхимик, но и не новоиспеченный астроном вроде тех, что, стремясь объяснить небесные явления, выдумывают разные эксцентрики и эпициклы, хотя прекрасно знают, что подобным глупостям нет места во вселенной. Эти горе-ученые обожают новые пути, но последние отнюдь не всегда бывают кратчайшими: иные мудрецы лезут через изгородь, не замечая рядом открытой калитки, а иные следуют проторенной тропою вместо того, чтобы пойти прямиком через поле. Они точно голодные волки, воющие на недосягаемую луну, тогда как и эта луна, и звезды, и вся небесная твердь находятся внутри них самих – только они этого не постигают.

Будем ли мы слепо взирать на небеса, уподобляясь волку, или быку, или ослу? Нет, не в том наше предназначение.