|
Уже готовый подняться к себе в спальню, я вдруг услыхал новый звук: где-то журчала, или шептала, вода. Не это ли журчанье доносилось до слуха Джона Ди, когда река Флит бежала по его саду к Темзе? Затем я понял, что источник звука находится внутри дома. По пути в кухню я все еще слышал шум своего дыхания, но никаких поломок там не обнаружил – просто кран был неплотно завернут, и струйка воды текла в раковину, а оттуда в систему подземных труб. А до чего чистой была эта струйка. Она сверкала в падающих из окна лучах солнца, и на мгновение я умиротворенно смежил веки. Когда я вновь разомкнул их, струйка иссякла. Но что это? Я помнил, что после завтрака оставил свою чашку и блюдце в раковине, однако теперь они блестели на полке. Наверное, я вымыл и вытер их, находясь в какой-то прострации, и мне подумалось, что я, пожалуй, уже не в первый раз брожу по дому точно лунатик. Я отправился к себе в комнату и с некоторым удивлением отметил, что постель убрана; мне казалось, что утром я не потрудился сделать это. Еще через миг до меня дошло, что аккуратно сложенные простыни накрыты маленьким ковриком. И тогда я позвонил Дэниэлу Муру.
Вскоре он приехал и очень внимательно выслушал мой довольно путаный рассказ обо всех странностях, творящихся в этом доме. По неясной причине – возможно, оттого, что это было чересчур уж нелепой фантазией, – я не упомянул о записках, посвященных гомункулусу. Зато сообщил ему о Джоне Ди, а потом, сам не знаю отчего, начал посмеиваться. Дэниэл живо поднялся со стула и шагнул к окну. – Слава Богу, лето уже на исходе, – заметил он, удовлетворенно потирая руки. – Конец светлым вечерам. Я хотел было спросить его, почему он так хорошо ориентируется в моем доме – как он нашел каморку под лестницей и почему знает о заложенном окне, – но тут зазвонил телефон. Это была моя мать; не дав мне и слова вымолвить, она стала извиняться за свое поведение третьего дня. Она, мол, позвонила бы и раньше, да ей с тех пор нездоровилось. – Я, видно, уже тогда заболела, Мэтти. Была не в себе. Абсолютно не в своей тарелке. – Как твои глаза? – То есть? – Тебе больше ничего не мерещится? – Нет, нет. Что ты. Ничего мне не мерещится. – Похоже, все дело в доме. – Мне было очень любопытно узнать, что она о нем думает. – Понравился он тебе? – Как он мог мне понравиться, Мэтью, если я плохо себя чувствовала? – Она снова заговорила сдержанно, как тогда, но потом опять извинилась и повесила трубку. Когда я вернулся в комнату, Дэниэл все еще глядел в окно; он принялся насвистывать. Затем сел на свое место и наклонился ко мне, сложив перед собой руки, точно в горячей, искренней молитве. – Давай скажем так, Мэтью. Не слишком ли мы всё драматизируем? Неужто ты и впрямь веришь, будто здесь, с тобой, живет кто-то или что-то еще? – Но как же посуда, коврик на кровати? – Может, мы подметали комнату или вытирали пыль и случайно оставили его там. – Он по-прежнему плотно сжимал руки перед грудью. – Тебе не кажется, что в последнее время мы с тобой грешим излишней рассеянностью? – Ну… – Говорю тебе, Мэтью, ничего сверхъестественного не было. – Полагаю, что он убедил меня, хотя обратное утверждение – будто бы в этом доме происходит нечто «сверхъестественное» – выглядело чересчур нелепым, чтобы рассматривать его всерьез. – Давай лучше держаться фактов, а не фантазировать, – продолжал он. – Расскажи мне, что именно ты вчера обнаружил. – Только то, что в 1563 году Джон Ди платил здесь налоги и что, если верить Маргарет Лукас, он был черным магом. – У этой дамочки богатая фантазия. |
