– Ржавчервь! – определил Джилл. – Вот сейчас вы и увидите, зачем нужно масло. У него двойное назначение: смазка для двигателя и репеллент для червей.

И словно услышав его, поезд начал разбрызгивать масло из системы пульверизаторов, которая находилась у колес. Мелкий вонючий туман, превращавший рельсы и шпалы в блестяще-черные и впитывающийся в ржавчину, затемняя местность на пятнадцать, а то и больше футов от железнодорожного пути.

Набирая скорость на легком уклоне, поезд больше не напрягался. Он переключился на другую передачу, и ржавчервь стал медленно, но верно, отставать. Когда они оторвались, тот прекратил погоню, толкнул морду вверх и выбрался на поверхность. И тогда…

– Господи, Боже милостивый! – Джордж прошептал эти слова, словно молитву, временно забыв про собственный кошмар перед лицом новой угрозы. – А я-то считал твой доклад преувеличением!

– Я тоже, – Миранда так и села.

А Фред сказал:

– Когда я думаю о червях, то они мне представляются маленькими влажными извивающимися созданиями, которых едят птицы. Но не очень-то мне бы хотелось увидеть птичку, способную съесть этого ублюдка.

Червь представлял собой раздвижную змею из тускло-серого металла в семьдесят пять футов длиной и пять – толщиной. Верхняя половина его головы выглядела плоской, сужающейся, тупой, узкой мордой с установленными позади капюшона с защитной решеткой глазами, похожими на нашлемные шахтерские фонари.

Под мордой имелся большой откидной ковш, словно пасть гигантской акулы. Внутри этого ковша яркие зигзаги электрической энергии создавали между челюстями занавес из «зубов».

– Но нам ничего не грозит, пока не иссякнет масло, – попытался успокоить всех Джилл, хотя его никто и не спрашивал.

– Нет, – не согласилась с ним Анжела, – я в этом не уверена.

Все посмотрели туда же, куда и она.

Рельсы изгибались, сворачивая в сторону от гнезд.

Но прямо впереди, где металлические ленты петляли между конусами более крутых и высоких дюн…

На рельсы осыпалась куча ржавчины!

Настоящая стена ржавчины, огромный барьер из ржавчины, слишком большой, чтобы сумел прорваться поезд. И хотя он явно показывал себя «чувствующим» в отношении опасностей, но на этот раз локомотив, похоже, не распознал угрозы. Он по-прежнему набирал скорость. И выдал из свистка на вертикальной трубе в углу крыши серию пронзительных и, наверное, отчаянных «ту-ту!»

– Ближе к гнездам нам вообще не подъехать, – крикнул Джилл. – Пора сходить.

– Ты, наверное, спятил? – не мог поверить такому обороту событий Джордж Уэйт. – Нам же осталось секунд пятнадцать, прежде чем мы врежемся, а ты говоришь – нам слезать здесь?

– Нет, – покачал головой Джилл, – я не спятил, а просто уже имею опыт. Эта ржавчина – мелкая, как тальк, и, помнится мне, я ничего не говорил о слезании. И осталось всего десять секунд, а не пятнадцать. – Взяв на руки Барни, он провел языком по сухим как трут губам и кивнул Анжеле. – Опять как в тот раз.

И когда Анжела прыгнула, Джилл заорал:

– Пять секунд!

Но остальным потребовалось на подготовку к полету и того меньше.