– Инструмент, который ты применял не правильно. Машина, программу которой ты пытался модифицировать и которая явно возражала против твоего вмешательства.

И Сит, наконец, ударился в панику:

– Гыс У Кальк – ты должен вытащить меня отсюда!

Но в ответ последовало долгое напряженное молчание, прежде чем Кальк отозвался:

– Не думаю, – возразил он.

– Что? – Сит не мог поверить в то, что сейчас услышал. – Но я не могу трансматироваться сам. И я ранен, и…

– Как тебя ранили? – перебил его Кальк.

– Оружием. Одно из этих животных…

– Этих… «неандертальцев»? – Сарказм со стороны Верховного ггуддна! А предстояло нечто, куда большее, чем сарказм. – Сит, из-за тебя под угрозой наши планы.

Из-за твоей мелочной мести мы можем оказаться втянутыми в конфликт с фонами. Ты был недостойным фоном и показал себя недостойным ггуддном. Помнится, я однажды угрожал тебе определенной камерой хранения, которую я могу охладить до полуградуса от абсолютного нуля. Поверь мне, если бы мне понадобилось трансматировать тебя оттуда прямо сейчас, то тебя могла бы ожидать судьба куда худшая, чем камера хранения! Но я этого делать не стану. Ты сам поймал себя в ловушку в своем синтезаторе. Оставайся там, продолжай мстить и заботься о себе сам… а нам, похоже, придется позаботиться о себе, когда прибудут фоны.

– Неужели вы меня бросите? – Сит все еще не мог в это поверить.

– Лучше бы мы вообще не вытаскивали тебя с той тюремной луны, – заявил Гыс У Кальк… и внезапно умолк, его аура втянулась в приемопередатчик, который тоже отключился…

И когда к спецагенту присоединились Джилл и остальные, он и правда так и пылал – огромный кристалл, с граней которого соскальзывали последние лучи солнечного света.

Солнце, правда, еще не совсем скрылось, но окружающие скалы загораживали его свет, когда оно по кривой сползало к горизонту. И стоя там, на острых краях отрога, высвеченные силуэтами, словно семеро страшил, Спенсер Джилл и его спутники смотрели на этот огромный кристалл, сердце и душу Дома Дверей. Если у того была душа.

Он стоял, вкрапленный в рваный камень и окруженный щебнем в тенях низины, между двух одинаковых отрогов. И несмотря на то, что выглядел он точно таким же, как и в прошлый раз, кристалл все же был явно инопланетным, такой странной вещью, что притягивал к себе взгляды, как магнит: стоило хоть мельком посмотреть на него, и уже трудно было оторвать взгляд.

Теперь, когда на него не падали солнечные лучи, кристалл приобрел тусклый синевато-серый окрас, многогранный гигантский самоцвет с сердцевиной из булыжника. Кристалл мог бы показаться выросшим здесь, да только выглядел он куда совершеннее, чем его создала бы Природа. Это был сверхъестественный кристалл в сверхъестественном мире. Грани вокруг его периметра представляли собой ряд прямоугольников, а в центре каждого находилась обсидиановая дверь. И даже издали спутники различали гротескные дверные молотки, сделанные в виде горгулий с кольцами в носах. Они крепились к выложенной кварцем мозаике в виде черепов, которая крепилась к верхней части в остальном ничем не примечательных обсидиановых плит.

Зрелище было прекрасным в своей простоте, но безобразным в скрытом смысле цели существования Дома Дверей. Словно предупреждающие иероглифы на гробнице какого-то фараона, украшения в виде черепов и горгулий так и кричали: «Не подходи! Назад! Не трожь!»

«Или, наверное, – подумал Джилл, как и в прошлый раз, – оставь надежду всяк, сюда входящий».

Джордж нес Фреда Стэннерсли. Опуская как можно осторожнее лишенного сознания пилота на плоский участок поверхности, он взмолился, тяжело дыша:

– Господи, дайте мне хоть минутку передохнуть!

Джилл посмотрел на него и сказал:

– Остаток пути мы можем спустить его по склону своим ходом, как на салазках.