— Лип, а ты… когда вернешься?

— Не знаю, — сердито ответила Олимпиада. Сердито оттого, что жалко было Люсинду, а поделать ничего нельзя. — Сегодня суббота, ко мне вечером Олежка приедет, так что…

— Поняла, поняла, — испуганно забормотала Люсинда. Она знала, что Липин кавалер ее терпеть не может, и все время боялась, что ей «откажут от дома». — Я тогда, может, к Жене схожу. Он на той неделе просил убраться у него, только, говорит, гонорару получу и тебе тогда заплачу…

— Бесплатно ничего никому не делай, — велела Олимпиада, — что еще за благотворительность такая!

— Та как же бесплатно, когда он сказал — гонорара!

— Не гонорара, а гонорар! Он этот гонорар уже лет десять грозится получить и все никак не получит!

— Как так — грозится?

— Да никак, — с досадой сказала Олимпиада и сняла с крючочка ключи. Ключи от машины в кармане пальто, телефон на месте, губы… Ах да, губы она решила не красить!

…Что там опять выдумала Марина Петровна, хотелось бы знать?

— Выходи, Люсь, а я за тобой.

Олимпиада Владимировна погасила свет, пропустила вперед трубадуршу, подождала, пока та, пятясь, осторожно протащила за собой свою гитару, распахнула дверь на темную лестницу, которая почему-то в этом доме называлась совершенно питерским словом «парадное», и тут что-то случилось.

Какая-то темная туша надвинулась на них и начала валиться в проем и упала сначала на Люсинду, и та тоже стала валиться, и грохнула гитара, и кто-то тонко крикнул, и что-то упало и покатилось.

— Люся!!

— Липка, держи его, держи!!

— Господи боже мой!

Каким-то странным прощальным звуком ударила в стену страдалица-гитара, Олимпиада Владимировна зашарила по стене потной рукой, совершенно позабыв, где у нее выключатель, и, когда зажегся свет, оказалось, что на полу в крохотной прихожей на коленях стоит Люсинда, а рядом с ней лежит человек с судорожно задранным вверх щетинистым, совершенно мертвым подбородком.

Именно подбородок увидела первым делом Олимпиада Владимировна и поняла, что у нее в прихожей труп.

Самый настоящий труп.

Как в детективе.

— Так, говорите, что никогда его раньше не видели?

Фу-ты ну-ты!

Олимпиада перевела дыхание и посмотрела милицейскому между бровей. Она где-то читала, что такой прием безотказно действует, если хочешь показать собеседнику, что презираешь его от всей души. Не смотреть в глаза, а смотреть между бровей.

— Все наоборот, — сказала она совершенно спокойно, — я вам говорила и повторяю еще раз, что это наш сосед с третьего этажа. Его зовут Георгий Николаевич Племянников. Или Георгий Иванович, что ли! Я точно не помню.

— Да как же мы его не знаем, когда каждый день в парадном с ним встречаемся! — закричала Люсинда Окорокова. — Да что вы такое говорите, когда мы вам уже сто раз сказали…

— А вы пока помолчите, — не поворачиваясь к Люсинде, велел милицейский, — вас пока никто не спрашивает, кого вы встречаете!

— Елки-палки, — пробормотала Олимпиада Владимировна, — что же это такое!

На площадке переговаривались какие-то люди, и соседи собрались. Олимпиаде было видно, что Парамоновы что-то очень активно втолковывают другому милицейскому, который их слушает, прищурившись, как в кино про ментов, или оперов, или про кого там еще бывает кино?…

— Так это вы его… по темечку тюкнули, что ли?

— Да никого мы не тюкали по темечку! — взвилась Люсинда Окорокова.