— Ничто не помогает!

С каждым днем барон чувствовал себя все хуже и хуже, внешность его менялась также не в лучшую сторону. Из зеркала на барона глянула краснорожая расплывшаяся карикатура на того Адониса, каким был когда-то Владимир Харконнен.

— Я похож на раковую опухоль, а не на мужчину.

В комнату стремительно вошел Питер де Фриз, готовый в случае надобности прийти на помощь патрону. Барон попытался ударить ментата тростью, но тот увернулся от тычка с грацией кобры.

— Убирайся с глаз долой, Питер, — рявкнул барон, изо всех сил стараясь сохранить равновесие. — Уходи или я действительно придумаю, как тебя убить.

— Как прикажет его милость барон, — проворковал де Фриз елейным голосом, поклонился и выскользнул вон.

Людей, к которым барон испытывал искреннюю симпатию, можно было пересчитать по пальцам, но он ценил дьявольскую работоспособность своего извращенного ментата, его сложные многоходовые планы, умение предугадывать развитие событий… ценил, несмотря на отвратительную фамильярность и отсутствие элементарных проявлений уважения.

— Постой, Питер, мне нужны твои ментатские мозги.

Барон оперся на трость и подался вперед.

— Я хочу задать тебе все тот же старый проклятый вопрос: почему мое тело распадается? Узнай это, иначе я брошу тебя в самую глубокую темницу для рабов.

Тонкий, как хлыст, ментат подождал, пока Харконнен поравняется с ним.

— Сделаю все, что в моих силах, но я хорошо помню, какая судьба постигла тех докторов, которые осмелились лечить вас.

— Невежды, — прорычал барон. — Никто из них ничего не смыслил в своем деле.

Барон, привыкший чувствовать себя здоровым и полным энергии, сильно страдал от искалечившей его болезни, которая внушала ему отвращение и страх. Харконнен набрал огромный вес. Физические упражнения не помогали, причину заболевания не удалось выявить ни при медицинском сканировании, ни при хирургической ревизии внутренних органов. За несколько лет он перепробовал массу исцеляющих процедур, иногда весьма причудливых, но ни одна из них не пошла на пользу барону.

За эти неудачи многие врачи Дома Харконненов поплатились мученической смертью от рук Питера де Фриза, который подчас с большой фантазией пользовался для умерщвления их же инструментами. В результате все более или менее стоящие врачи — те, которых не успели казнить — либо попрятались, либо бежали с Гьеди Первой на другие планеты.

Еще больше раздражало барона то, что начали разбегаться и слуги — и не потому, что Харконнен приказывал их убивать. Слуги бежали от греха подальше в Харко-Сити, растворяясь в массе рабочего люда. Когда барон появлялся на улицах города в сопровождении начальника своей охраны Криуби, то выискивал глазами бывших слуг или людей, которые были похожи на них. После посещения бароном Харко-Сити на улицах оставались горы трупов. Эти убийства, впрочем, доставляли барону весьма малое удовольствие, с гораздо большей радостью он получил бы ответ на мучивший его вопрос.

Де Фриз шел по коридору рядом с ковылявшим, опирающимся на трость Владимиром Харконненом. Окованный железом конец трости громко стучал по плитам пола. Скоро, подумал толстяк, мне придется носить специальную подвеску, чтобы избавить больные суставы от непомерной нагрузки.

Бригада рабочих, чинившая стену в коридоре, застыла от ужаса, заметив приближение ментата и барона. Люди, как заметил Харконнен, заделывали брешь, которую он пробил накануне в очередном припадке бессильной ярости. Рабочие поклонились и вздохнули с облегчением, когда трость барона простучала мимо, а ее владелец скрылся за углом.

Когда Харконнен и де Фриз оказались в гостиной, барон тяжело опустился в подвесное кресло, обтянутое кожей.

— Питер, садись рядом со мной.