Тут Пэрриш сказал ему, что эта дама ударила его в глаз своей сумочкой и нанесла кровоточащий порез, что было несомненно уликой оскорбления действием, то есть преступлением первой степени. Если, конечно, Пэрриш говорил правду.

— Так вы обвиняете этого человека в оскорблении действием? — спросил его Хэсти.

— Да, обвиняю, — ответил Пэрриш.

— Мисс, — сказал Хэсти, — вы не мужчина?

Знойная блондинка в пурпурном платье ничего не ответила.

— Если это лицо — мужчина, — сказал Хэсти Пэрришу, — то, полагаю, я могу обыскать его.

— Да, это мужчина, — сказал Пэрриш.

— Как вас зовут, мисс? — спросил Хэсти.

Блондинка по-прежнему молчала.

— Его зовут Марк Делассандро, — сказал Пэрриш.

— Очень хорошо, мисс. — И Хэсти приступил к обыску.

С явным смущением он обнаружил под лифчиком Делассандро парочку грудей из губчатой резины, а в трусах — нашлепки из такого же материала для увеличения ягодиц. Однако бумажника Пэрриша там не было. Как и в женском туалете, куда он вошел, деликатно постучав в дверь и отрывисто рявкнув: «Офицер полиции идет!»

— Я не нашел свидетельств совершения преступления, — сказал он Пэрришу.

— А разве это не преступление, что он ударил меня своей сумочкой?

— Вы готовы это заявить под присягой? — спросил Хэсти.

— Да, готов.

В полицейском участке, который назывался в благопристойной Калузе Управлением общественной безопасности, Блум поговорил с Марком Делассандро и выяснил, что они с Пэрришем живут вместе как любовники с середины июля. В тот вечер они отправились в «Скандал» — причем на Делассандро были платье, парик, туфли и все эти резиновые подкладочки, купленные для него Пэрришем в калузском дамском магазинчике под названием «Разная ерунда», и этот порез над глазом появился в результате скоротечной ссоры, которая началась у них где-то в половине одиннадцатого.

Из слов Делассандро он понял, что ссора произошла из-за того, что Пэрриш принялся флиртовать с каким-то здоровенным двадцатилетним сукиным сыном, в голубой морской тельняшке и драконом-татуировкой на груди. После пары рюмок мартини этот педик стал хвастаться, что он-де единственный во всем Нью-Йорке может напрягать любой орган своего тела посильнее тех, кто выступает в мюзик-холле. Он сидел такой сексуальный и хитрющий и весь этак извивался и хвастал, словно Мистер Америка, а Пэрриш, глядя на него с обожанием, моргал ресничками. Делассандро почувствовал себя не в своей тарелке, ревновал и ощущал нечто похожее на женскую беспомощность. Тогда он взял сумочку, размахнулся и от души врезал ею по голове Пэрриша, рассчитывая выбить ему глаз, но, к сожалению, дело ограничилось лишь небольшим порезом.

Делассандро утверждал, что вся эта история с бумажником выдумана. Пэрриш вообще никогда не носил при себе бумажника, потому что бугор нарушил бы линию его сшитых на заказ брюк да к тому же исказил бы ту естественную выпуклость, которой он любил щеголять. Что касается сексуального приставания к мужчине, то они с Пэрришем часто разыгрывали на публике этакое представление, забавы ради, что-то вроде игры, которая их обоих волновала. Однако он почувствовал, что уязвлен, и ударил Пэрриша сумкой, пытаясь выбить ему глаз.