Выйдя из машины, он направился в мою сторону и еще раз извинился.

– Теперь наконец можете спокойно ехать – сказал он. – Простите, что задержал.

– Ничего страшного, – ответил я, – мне не к спеху. Ловко вы справились с этим фургоном.

– Да, привык уже, – сказал он. – Сам-то я живу в этом доме, но летом, когда люди приезжают на отдых, фургон нас очень выручает.

Я взглянул на табличку над воротами.

– Нижняя часовня, – произнес я. – Необычное название для дома.

Он широко улыбнулся.

– Сначала нам тоже так показалось, когда мы только строили этот дом, – сказал он. – Но потом решили оставить старое имя – испокон веку это место называется Нижняя часовня, а поля за дорогой – Церковный парк.

– Это как-то связано со старым монастырем? – спросил я.

Он не отреагировал.

– Раньше здесь стояло несколько домов, – сказал он, – один, кажется, был молельным домом методистов. Но поля получили свое название гораздо раньше.

Из дома вышла его жена с детьми, и я завел машину.

– Путь свободен, – повторил он, и я, выехав из кювета, направился дальше, вверх по дороге, к повороту, за которым дом уже не был виден.

Тогда я развернулся и заехал на стоянку у обочины справа, где была свалена груда камней и бревен.

И вот я на вершине холма. Тут дорога поворачивала и бежала вниз, к Тайуордрету – уже можно было внизу разглядеть несколько домиков. Нижняя часовня… Церковный парк… Неужели здесь раньше находилась часовня? Может, она стояла на месте дома, где живет владелец фургона, а может, прямо здесь, возле парковки, где сейчас красуется только что отстроенный дом?

Внизу, за домом, видны были закрытые ворота, которые вели прямо в поле. Я перелез через них и пошел вдоль живой изгороди, огибавшей поле, все ниже и ниже, пока не убедился, что теперь меня никто не увидит с дороги. По словам владельца фургона, это поле называлось Церковный парк. Ничего примечательного, правда, я в нем не заметил. У дальнего края паслись коровы. Я дошел до нижней границы и, пробравшись сквозь густые кусты, обнаружил, что попал на поросшую травой площадку, за которой сразу начинался обрыв: внизу в нескольких сотнях футов проходила железная дорога, и вся долина лежала передо мной как на ладони.

Я закурил и неторопливо осмотрелся. Ни одной часовни на горизонте, но зато какой вид! Справа от меня, в отдалении, ферма Тризмилл, пониже – две другие, все три хорошо защищены от ветра и непогоды; прямо подо мной – железная дорога, а еще ниже – поразительная панорама долины: здесь уже не было пахотных земель, и долина представляла собой сплошной ковер, сотканный из крон ивы, березы и ольхи. Истинный рай для птиц весной и прекрасное место для мальчишек, где можно спрятаться от неусыпного родительского ока, – правда, нынче мальчишки уже не охотятся за птичьими гнездами, по крайней мере, мои пасынки точно.

Я устроился на траве и, опершись на живую изгородь, докуривал сигарету, как вдруг вспомнил, что у меня в нагрудном кармане лежит фляжка. Я вынул ее и некоторое время разглядывал. Она была небольшая, удобная, и я подумал, не иначе она досталась Магнусу от отца – хорошо держать ее при себе во время плаванья и, когда крепчает ветер, взбодрить себя глотком рома. Вот если бы Вита раздумала лететь и решила добираться пароходом, у меня было бы в запасе еще несколько дней… Громкий стук колес вернул меня к действительности, и я взглянул вниз на долину. Паровоз, один, без вагонов, похожий на жирного шустрого слизняка, мчался с невероятной скоростью – сначала над ивами и березами, затем прогромыхал под мостом и наконец исчез в зияющей пасти туннеля в миле от меня.