- А регламент какой будет? - весело спросил кто-то из угла.

- Экий там счётливый объявился! - недовольно сказал дед Новосёлов, перебираясь на первую скамейку. - Пусть говорит на здоровье, пусть покажет, впрок ли ему учение пошло.

- В регламенте, значит, урезать не будем… - Сергей кивнул Косте: - Давай, товарищ Ручьёв, начинай.

Мальчик подошёл к столу и заговорил чужим голосом. Все лица перед ним расплылись, как в тумане.

Но вот Костя махнул рукой, и Варя с Митей внесли два снопика проса: один - обычный, низкорослый, и другой, выращенный в теплице, - высокий, по грудь человеку.

Колхозники оживились, кто-то одобрительно сказал: «Эге!» И Косте стало легче. Слова пошли свободнее, он уже почти не заглядывал в тетрадку, лица впереди прояснились, и мальчик теперь узнавал каждого человека.

Внимательно слушали его члены правления; ласково поглядывала Марина; от окна согласно кивали головой Галина Никитична, Клавдия Львовна и Фёдор Семёнович; с довольным видом поглаживал бороду дед Новосёлов. С задней скамейки задумчиво смотрела на Костю Мария Антоновна. Рядом с ней сидел Никита Кузьмич.

И Косте стало радостно, как никогда. Пусть это маленькое дело, но оно доведено до конца, оно нужно людям, и мальчик не напрасно занимает их внимание…

И вот уже закончено сообщение об опыте с просом, показаны снопики, зачитаны отрывки из дневника, а Костя всё ещё говорит.

Он рассказывал о том, что вычитал в этом году из книг и узнал от учителей, рассказывал о смелых преобразователях природы, о передовых колхозниках, мастерах высоких урожаев.

Лицо мальчика пылало, он говорил горячо, немного сбивчиво и, наверное, совсем не по плану, но никто его не перебивал, не останавливал, словно все понимали, что Костя не только заучил эти имена, но они глубоко запали ему в душу и он не расстанется с ними всю жизнь.

Только Никита Кузьмич не выдержал и бросил замечание:

- Ты бы, Ручьёв, к делу поближе…

На него зашикали, а Яков Ефимович укоризненно покачал головой:

- Дай же выговориться парню. Видишь, сколько у него накопилось!

Костя сообразил, что последние его слова не имели почти никакого отношения к сообщению о просе, и растерянно посмотрел на Фёдора Семёновича и Галину Никитичну. Те переглянулись и кивнули ему головой, словно хотели сказать: «Говори, раз слушают, говори…»

После Кости слово сразу же взяла Марина.

- Видали, какое просо при широкорядном посеве можно вырастить! - кивнула она на снопик из теплицы. - Я так думаю: тут говорить много не приходится, надо сеять просо по новому способу. Давайте решать, товарищи!

- Так то же на пятачке урожай… под стеклом, - заметил Никита Кузьмич. - А в поле с каждым кустиком не станешь нянчиться…

- Я уверена, что и в поле урожай хуже не будет, - настаивала Марина. - Теперь широкорядный сев применяют во многих областях.

- А сорняки полезут! Зараз всё просо заглушат!

- Выполем! Сил не пожалеем, спина не переломится.

- Погоди, Марина! - остановил её Сергей. - Сама знаешь, сколько сил забирает у нас эта прополка. От других работ отрывает. Надо же толком поразмыслить да взвесить всё… Какие суждения будут, товарищи?

Поднялась Галина Никитична и подтвердила Костино сообщение: опыт в теплице проводился по всем правилам, почти в таких же условиях, как и в поле. Но было бы неплохо с весны повторить опыт в поле, на большой площади.

Раздались голоса, что надо списаться с учёными, может быть, даже с самим академиком Лысенко.

- А как Фёдор Семёнович считает? - обратился к директору школы Сергей.

- Думаю, что мысль правильная, - отозвался учитель. - И мало того - списаться… Пусть Марина сама в Москву едет. Там же в Сельскохозяйственной академии наш земляк работает, Андрей Новосёлов.