- Завидовали?

- Как бы все это не закончилось, вы столько лет любили друг друга. Такое достается немногим.

- У вас есть в городе кавалер?

Линда покачала головой.

- Тот, кого я любила, погиб во Вьетнаме.

- Вам повезло. Разумеется, не в том, что его убили, а потому, что он не ждет вас в Барчестере, не находя себе места, думая о том, что с вами случилось или случится. На себя Тьюзди наплевать. Но он боится за меня, и это убивает его.

Рука Линды с такой силой впилась в край стола, что покраснела кожа под ногтями.

- Я стараюсь оставаться такой же невозмутимой, как и вы, Эмили.

Взгляд Эмили скользнул по бандитам.

- И правильно. Наш страх только порадует этих дьяволов.

Телицки ухмыльнулся.

- Ты еще помолишь о пощаде, когда придет срок, мамаша.

- Они ждут нашей смерти, как нормальные дети - прихода гостей на день рожденья. Что произошло с ними, Стайлз? Что случилось с нынешней молодежью? Я допускаю, что наша ситуация - это крайность, но юность что-то утеряла. Никаких традиций, никаких грез, ничего из того, что было в наше время.

- Возможно, то же самое говорили и о вас, Эмили, когда вы были натурщицей в Париже, - ответил Питер. - Позировали художникам без одежды, жили в грехе с Тьюзди. В те дни тоже спрашивали, что случилось с молодежью.

- Вы говорите о социальных нормах, - возразила Эмили. - Тьюзди и я их нарушали, но Тьюзди - самый нежный, самый добрый мужчина из встреченных мной. Он всегда ненавидел насилие. Он никому не причинял зла. А сегодняшние подростки наслаждаются насилием. Они сбиваются в толпы вместо того, чтобы становиться личностями. Перед ними открыты все пути: образование, работа, творчество. Но это не для них. Знаете, как они развлекаются? Поджигают людей и смотрят, как те горят. Но даже эту забаву они придумали не сами. Вычитали в газете и повторили у себя.

- Кончай, мамаша, - лениво бросил Телицки.

- Жить мне осталось недолго, мальчик. Не зря же ты сидишь передо мной с ружьем. Возможно, единственное удовольствие, оставшееся у меня, высказать все, что я думаю о тебе и о твоих дружках.

- Я же сказал, заткнись!

- Было время, когда я могла читать о таких чудовищах, как ты, мальчик, и испытывать к ним жалость. Можете ли представить? Я говорила себе, что у них не было дома, не было любящих родителей, заботящихся о том, чтобы они выросли порядочными людьми. Никто из вас не нашел цели в жизни. Кто в этом виноват? Войны, бомбы, что-то еще? Но знайте, те же преграды стояли и перед Тьюзди. Первая мировая война, вторая - и, будь у нас дети, их послали бы в Корею и во Вьетнам. Отец Тьюзди участвовал в испано-американской войне, дед - в гражданской. Всем доставались и войны, и бомбы. Но никто из них и представить не мог, что насилие станет развлечением. Они боролись за правое дело и отдали плоды побед вам, а вы надругались над ними. Вы приняли образ врага, мальчики, да и, клянусь богом, вы стали нашими врагами! Но придет день, когда всех этих доброжелателей и болтливых теоретиков, утверждающих, что детям дисциплина не нужна, отодвинут в сторону, а вас как следует высекут, и поделом. А может, бог пошлет нам еще один потоп, ибо он знает, что мы должны начать все заново.

- И этот потоп будет называться водородной бомбой, - вставил Питер.

Эмили с силой поставила чашку на стол.

- Я не уверена, что мне полегчает, если я выговорюсь, но в одном можете не сомневаться, мальчики, - мне вас не жаль. Умрете ли вы здесь, на этой горе, или, если вам сейчас повезет, позже, в газовой камере, где бы я ни была, вы услышите мою благословенную молитву.

Дьюк захлопал в ладоши.

- Жаль, что вы не сможете выступить на сцене, мамаша. Ваш монолог украсил бы любой водевиль.

Но Телицки не думал смеяться. Он наклонился вперед, на шее вздулись вены.

- Ты слишком много говоришь, мамаша. Когда придет время, я с радостью заткну тебе пасть.