Билл стоял, склонившись над кроватью, и упаковывал вещи.
— Возвращение блудного сына, — бросил он. — Ну что ж, привет, дурачок! — Он закрыл дверь и стал спиной к ней.
Волосы у Билла были всклокочены; по скулам ходили желваки. Он как ни в чем не бывало продолжал собирать вещи, словно никого, кроме него, в комнате не было.
— Не будь ослом, Билл. Плюнь ты на эти носки и выслушай меня.
Билл и ухом не повел.
— Я гоняюсь за тобой по трем штатам. Что ты делаешь в Нью-Йорке?
Наконец Билл выпрямился.
— Не мог выбрать более удобного времени, чтобы поинтересоваться моими делами?
— Мой интерес никогда не ослабевал, старина.
Билл рассмеялся:
— Послушай, Эллери. Я не собираюсь выяснять с тобой отношения. И ни в чем тебя не упрекаю. Твоя жизнь — это твоя жизнь, ты ничего не должен ни мне, ни Люси. Но раз ты решил выйти из игры, так и не лезь ко мне. Я буду тебе премного признателен, если ты укатишь отсюда к чертовой матери.
— А кто это сказал, что я вышел из игры?
— Не думай, что я слеп и не вижу, что вокруг делается. Ты приударил за этой девчонкой Гимбол сразу после вынесения приговора Люси.
Эллери пробурчал:
— А ты что, шпионил за мной?
— Называй как хочешь. — Билл вспыхнул. — Только, по мне, это чертовски забавно. Я бы так не говорил, если бы считал, что ты все это по делу, что у тебя чисто профессиональный интерес. Только что-то мне не доводилось слышать про профессионалов, которые таскают интересующую их по делу женщину по клубам и танцулькам из вечера в вечер на протяжении многих недель. Ты за кого меня принимаешь — за полного идиота?
— Именно.
Эллери отклеился от двери, швырнул шляпу, подошел к кровати и врезал Биллу под дых с такой силой, что тот, судорожно хватая воздух, рухнул на кровать.
— А теперь не вздумай шевелиться и открой уши, ты, придурок!
Билл вскочил на ноги, сжав кулаки.
— Да какого...
— Дуэль на рассвете, а?
Билл густо покраснел и сел.
— Во-первых, — как ни в чем не бывало проговорил Эллери, прикуривая сигарету, — ты не вел бы себя как последний дурак, если бы у тебя с мозгами было все в порядке, что, увы, не так, поэтому прощаю тебя. Ты безумно влюблен в девушку!
— Что за чушь! Совсем рехнулся.
— Непосильная духовная борьба между страстью, совестью и чувством долга по отношению к Люси сделала тебя совершенно слабоумным. Ревновать ко мне! Билл, постыдился бы.
— Ревновать?! — горько рассмеялся Билл. — Тебе же я мог бы дать дружеский совет. При всей твоей самоуверенности ты мужчина, и все тут. С этой девушкой надо держать ушки на макушке. Она из тебя живо сделает дебила, как сделала из меня.
— Ты вернулся на уровень семнадцатилетнего, мой сын. Вся беда с тобой в том, что ты не способен распознать симптомы. И не говори мне, что не видишь ее во сне. Ты не в силах забыть тот поцелуй в темноте. Ты весь завязан узлами и борешься с собой все двадцать четыре часа в сутки. Я глаз с тебя не спускаю с самого начала процесса. Билл, ты осел.
— И что я тебя слушаю? — в сердцах воскликнул Билл.
— Тут и без старины Фрейда ясно, что заставляет шестеренки вертеться с безумной скоростью. А твой анализ посему о каком-то «профессиональном интересе» к Андреа так и разит отрочеством.
— Влюблен! Да я всей душой ее ненавижу!
— Разумеется, разумеется, — подтрунивал Эллери. — Однако я здесь не для того, чтобы читать лекции о перипетиях нежной страсти. Позволь поведать, как обстоят дела, и принять твои извинения.
— Я и без того достаточно наслушался.
— Сядь! Когда Люси осудили в Трентоне, одна вещь проявилась с такой яркостью, что затмила все остальное. |