— Ну и что? Все равно несправедливо!.. А ну, пошли, ребята! Будем звонить по телефону жене Дюпена!

Менар с Муреттом, Барру и Рюшем побежали за ним. Они надеялись отыскать телефон в ближайшем кафе. Но все кафе были закрыты.

— А что, если постучать, неужели нам не откроют? — воскликнул Бобен. — Надо же оказать услугу солдату Леклерка!

— Да нет, видно, все вышли на улицу, — возразил Менар. — Вот что, дома у нас есть телефон: я сам позвоню мадам Дюпен!

— Ну ладно… — нехотя согласились «рыцари».

А Мишель уже мчался на улицу Четырех Ветров. Он бежал, расталкивая прохожих, не оборачиваясь на окрики. На углу улицы Одеон он вдруг услышал шум. В жалком старомодном «форде» сидели, понуро опустив головы, пятеро немецких солдат без погонов и портупей. Толпа вопила, осыпала их проклятиями. Мишель рванулся было к «форду», но что-то заставило его отпрянуть. Он сдержал крик, готовый вырваться из его рта, отвернулся и медленно пересек улицу.

Подойдя к своему дому, он остановился перед ним в изумлении. Неужели это его дом? Весь фасад закрывали флаги — французские, английские, американские, русские — трехцветные или с белыми звездочками, пестрые, яркие. Все жильцы вывесили флаги; не украшены лишь окна квартиры Моско да еще Гурров. Гурры даже и ставни не раскрыли. Отыскав глазами свой балкон на четвертом этаже, Мишель полюбовался флагом — его синие брюки не подкачали! А на первом этаже, над окнами консьержки, висел огромный плакат, на котором красными и синими буквами было выведено:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФРАНЦИЯ!

ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМА — УЧАСТНИКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ!

Мадам Кэлин, облаченная в нарядное платье, удовлетворенно разглядывала свою работу. Мишель кинулся к ней на шею.

— Добрые вести! — крикнул он. — Скорей угадайте, какие!

— Да ты что! Смотри, изомнешь мне платье! — заворчала мадам Кэлин, высвобождаясь из его объятий. — Какие еще добрые вести? Кажется, их и без того довольно! Мне теперь нужно только одно — чтобы вернулся мой сын!

— Угадали! — закричал Мишель. — Он вернулся!

Длинное лицо консьержки покрылось красными пятнами; она пошатнулась, так что казалось, вот-вот упадет, и ухватилась рукой за плакат, который тут же разорвался с громким треском.

— Мой… мальчик, — произнесла она, — мальчик мой, сынок!.. Так ты его видел? Где он? — вдруг закричала консьержка, хватая Мишеля за руку. — Ну, что ты стоишь, будто язык проглотил!

Мадам Кэлин изо всех сил трясла Мишеля за плечи, так что у него самого закружилась голова, однако он со всеми подробностями описал ей недавнюю встречу.

— Так ты говоришь, он хорош, мой сынок? — восклицала мадам Кэлин. — И вид у него здоровый? И довольный, да?.. Ох, жалость-то какая: надо было мне самой поспешить на эту улицу Сен-Жак, вместо того чтобы торчать дома и малевать плакат! Смотрите, да он весь порвался! Ну ничего, невелика беда! А может, ты, сынок, что-нибудь позабыл? Нет, ничего? Ну, тогда расскажи еще раз все сначала!

Мишель в третий раз повторил свой рассказ. Когда он кончил, мадам Кэлин поправила прическу.

— Пойду объявлю новость всем жильцам! — радостно сказала она.

Но жильцов в доме осталось совсем немного. Даже Норетта и Соланж и те ушли гулять с папашей Лампьоном. Мадам Кэлин застала дома только сестер Минэ да Эвелину Селье, недавно вернувшуюся домой с Фанфаном. Но трех сердец, готовых разделить с ней ее счастье, консьержке было вполне довольно. Эвелина радостно вскрикнула, сестры Минэ засыпали консьержку вопросами, а Мишелю пришлось в четвертый раз повторить свой рассказ.