Не в ту, где проживали азалии, и не в ту, где располагалась спальня Валентины, а в третью комнату. Сюда Надежда не заглядывала, Валентина сказала, что проветривать там не нужно, комната, мол, нежилая.

Комната и правда оказалась нежилая, потому что были в ней только коробки, оставшиеся от переезда. Некоторые еще не разобраны – так и стояли перевязанные бечевкой. Надежда понятия не имела, что искал неизвестный визитер в этой комнате и двигал ли он коробки. Может, и двигал, и рылся, а потом поставил все на место. Коробки были аккуратно пронумерованы, очевидно, где-то у Валентины хранился список, что в какой лежит.

Глядя на комочки земли, валявшиеся повсюду, Надежда тяжело вздохнула. И что ей теперь делать? Сообщить Валентине? Она представила, как звонит той на мобильник и путано объясняет, что какой-то неизвестный человек ходит в квартиру в отсутствие хозяйки. Валентина всполошится и ее же потом обвинит во всем, скажет, что ключи она давала только Надежде, и больше никому. И не дай бог что-то у нее пропадет, а это вполне возможно, потому что ищет же тут что-то неизвестный визитер. И тогда все точно свалят на Надежду.

– Черт меня дернул! – в сердцах высказалась Надежда. – Ну за что мне такое наказание?

«За собственную глупость и мягкотелость, – тут же ответил ей ехидный внутренний голос. – Вот отказала бы Валентине наотрез – и ничего бы не было. Подумаешь, азалии засохнут, да и черт с ними!»

– Это точно, – со вздохом согласилась Надежда, – но сейчас-то что делать?

На такой прямой вопрос внутренний голос не нашел ответа и заткнулся. Надежда машинально проделала все процедуры с азалиями, которые, наверно, чувствовали отсутствие хозяйки и выглядели не лучшим образом. После полива, однако, малость воспрянули духом. Чего нельзя сказать о Надежде.

Закончив все дела, она замела комочки земли и ушла, не сделав на этот раз никаких секреток – зачем, когда и так все ясно.

Подумав немного, она решила Валентине пока не звонить. Вот вернется соседка из санатория, тогда можно будет в приватной беседе осторожненько так намекнуть, если, конечно, Валентина сама не догадается. А вполне возможно, что вся ситуация объясняется очень просто – объявился какой-то родственник, племянник двоюродный или свояк, которому Валентина давала ключи. Мало ли что Валентина говорила, что у нее никого нет. Возможно, не хотела поручать мужчине воспитание азалий – в этом деле от мужчин проку никакого.

Надежда дала себе слово, что, если все обойдется, она с Валентиной постепенно раздружится, чтобы та в следующий раз не поручала ей свои азалии. Да ни за какие коврижки!

На три последующих дня она выбросила всю историю из головы, поскольку подоспел тот самый юбилей близких старинных друзей, так что нужно было непременно наведаться в салон красоты, прикупить кое-что из косметики и вообще привести себя в порядок перед торжественным событием.

Надежда не жаловала таких людей, которые, куда бы их ни пригласили, являются всегда в джинсах и засаленном свитерке или в курточке с залоснившимися рукавами. И в пир, как говорится, и в мир в одной кофте. Могут они так прийти в театр, на оперную премьеру или в ресторан на юбилей. И им, этим людям, абсолютно плевать на то, что все остальные одеты соответственно событию, и не по бедности они так одеваются, а из принципа. Дескать, если уж вы меня пригласили, то будете рады видеть в любом облике.

Надежда искренне считала, что такое поведение говорит о неуважении к хозяевам праздника, а проще говоря – это форменное свинство. Поэтому все утро она провела в салоне красоты, и платье сидело отлично и очень ей шло. Муж смотрел с нежностью, настроение было прекрасное.

Народу собралось человек тридцать, и, в общем, все свои, старые знакомые.