– Во-во! – воскликнула Маша, успев поймать взглядом слово «Иван», но в следующую минуту девица кинулась на визитку, как на врага народа, сцапала ее и швырнула куда-то в траву.

– Пропади он пропадом вме-есте-е со своей визит-кой! – прорыдала она и резво зашагала своими прекрасными козловыми башмаками вверх по крутому Почтовому съезду, так громко всхлипывая при этом, что Маше стало ее жалко.

Все-таки женская солидарность иногда дает себя знать!

– Слушай, а может, тебе все же сходить в полицию? – крикнула она вслед безутешной Ирочке. – Ты же говорила, там кто-то кричал, в доме…

– Да провались они все-е! – выкрикнула девушка через плечо. – Не-е моя забота!

Так, ясно: девичья гордость одержала в душе Ирочки верх над всеми другими чувствами, в том числе пылкими и нежными.

– Ну, как скажешь, – проскрипела Маша, отворачиваясь.

Ситуация ясна как день! Как апельсин!

Видимо, уникально достала неведомого Ванечку желтоглазая красотка, если он бросился спасаться от нее в этакое жуткое строение.

Маша постояла еще немного, вглядываясь в очертания странного дома, уже почти размытые сумерками.

Однако парень не без фантазии! Это вам не Подколесин, который вульгарно выскочил в окошко. Ванечка обставил свой побег от Ирочки с максимальным драматизмом!

Вообще-то не слишком удивительно. Уж больно тормозная девка оказалась!

Вспомнилась дурацкая рожа Толика, оставшегося за столом. Он тоже был тормозной, только в другом смысле.

Маша сбежала от Толика, а какой-то Ванечка сбежал от этой этнографичной Ирочки. Не зря говорят, что все в природе должно быть уравновешено…

Тишина стояла, тишина над Волгой, видной в просветах переулков, а на ней сияло лазорево-ало-золотое небо, на которое наплывала лиловая туча в виде не то головы дракона, не то причудливо изогнувшейся таксы.

Кричал в развалюхе кто-то или не кричал? Сбежал Ванечка от Ирочки – или самоотверженно бросился кому-то на помощь и…

И что? Героически пал в схватке?

Чушь.

Кстати, Ирочка вполне могла этот крик выдумать, чтобы выглядеть не совсем уж классической брошенкой.

Ну и ладно. Если все случившееся не ее забота, то уж точно и не Машина. Значит, и думать об этом не стоит, а вот о чем стоит, так это о том, как завтра отбрехаться от любопытствующих коллег, которые, конечно, запытают ее вопросами о нынешнем свидании!

Хотелось бы мне знать, который теперь год. Когда вошел в дом с покосившимся петушком на коньке крыши, в дом, который я так долго искал и в который так отчаянно стремился, на календаре значился 1936-й. Но не ведаю, сколько блуждаю здесь – блуждаю, не ведая ни голода, ни жажды, ни усталости, словно я уже не человек, а один из тех безучастных и бестелесных призраков, что порою проносятся мимо, не видя и не слыша ничего, не отвечая на мои вопросы, не слыша моих криков и стенаний… Наверное, они все еще надеются найти выход.

Сколько лет или столетий ищут они его? Найдут ли когда-нибудь? И где окажутся, если найдут? В том ли месте, дне и часе, откуда их занесло в этот дом? Теперь я понимаю, что войти в него можно отнюдь не только там, где вошел я в Завитóй. И выйти не только в ту дверь, из которой я выглянул на миг, чтобы увидеть то, что увидел… Думаю иногда: а что было бы, если бы я тогда не шарахнулся испуганно обратно? Если бы набрался храбрости сойти с крыльца и заговорить с теми людьми, которых так испугался?

Не нахожу ответа!

Вот что меня еще отличает от бессмысленно блуждающей тени: умение ставить вопросы и искать ответы на них, умение думать и вспоминать. Хотя кто их знает, этих призраков: может быть, и они тоже погружены в свои воспоминания, которые или отягощают, или облегчают их существование здесь?.